Форум » История Яицкого казачьего войска » Курилин М.К "Материалы к истории Уральского Казачьего Войска, еще нигде не напечатанные" » Ответить
Курилин М.К "Материалы к истории Уральского Казачьего Войска, еще нигде не напечатанные"
Шелудяк: Друзья, начинаю выкладывать здесь труд Меркурия Кузьмича Курилина "Материалы к истории Уральского Казачьего Войска, еще нигде не напечатанные". Эта работа публиковалась в УВВ с 1869 по 1870 год, но так и осталась не оконченной. Мы старались сохранить текст первоисточника, минимально адаптируя к современному языку. Хочу поблагодарить коллег из Инициативной группы потомков Уральских казаков, за проделанную работу: Наталью Строгонову, Дениса Алехина. Храни Господь! Итак. Начну с некролога Меркурия Кузьмича. Некролог Курилина Меркурия Кузьмича 7февраля 1890 года. В среду, 7 Февраля, в 9 час. Вечера, после продолжительной болезни скончался отставной генерал-майор М. К. Курилин на 66 году своей жизни (родился 24 Ноября 1824 года). Личность М. К. для всех уральцев, интересовавшихся течением местной общественно-экономической жизни за последние 20- 30 лет, достаточно хорошо известна, чтобы надо было в этом кратком сообщении о смерти покойного объяснять, кем был М. К. при своей жизни, что он сделал хорошего в течении своей продолжительной служебной деятельности сначала в качестве секретаря, затем советника бывшей войсковой канцелярии, смотрителя войскового училища, впоследствии советника и председателя Войскового Хозяйственного Правления. Интересы науки, интересы общественного развития русского народа вообще и в частности уральского казачества, защита прав интересов своих земляков- вот что составляло цель жизни этого замечательного во многих отношениях человека. Таким он прожил всю свою жизнь, таким-же остался до последней минуты своей жизни, чему доказательством может служить оставленное им духовное завещение, по которому все движимое и недвижимое имущество свое покойный завещал в пользу войсковых народных школ г. Уральска в сознании потребности, как он высказался, отдать войску Уральскому последний долг службы своей. Насколько сильны были у М. К. умственные интересы, можно видеть из того, что уже незадолго до смерти он, истощенный до крайности продолжительной болезнью, с обычной аккуратностью просматривал периодические издания (Русские Вед., Рус. Мысль, В. Евр.) и с увлечением перечитывал новое издание особенно любимого им писателя, Салтыкова, делая по своей укоренившейся привычки мелким почерком замечания на полях книги. Последние годы жизни, после смерти Н. Ф. Савичева, у Мерк. Кузьмича не осталось ни одного из прежних товарищей, что очевидно удручало его. В одном письме его к В. П. Б. (26 Апр. 1886 г.), сообщая о смерти Н. Ф., он между прочим писал: «я остался один, один единственный из своих здесь запутался в проживательстве».. Действительно М. К. почти исключительно жил за эти годы в мире книг и хотя, по его уверению, не скучал, так как уже привык к такому образу жизни, тем не менее текущая литература с отражающимся в ней современным направлением общественной жизни не только не заменяла ему друзей, но еще более отравляла последние годы жизни покойного, сделав его крайне раздражительным пессимистом. Покойный завещал похоронить его рядом с И. И. Железновым- его товарищем и сослуживцем,- что и выполнено. Обставленные довольно торжественно похороны, совершенные 9 февраля, на смотря на ранние часы, в которые они были назначены, привлекли многолюдную публику, состоявшую, как из местной администрации и офицерства, так и из почитателей покойного, его бывших знакомых, а также простых казаков, знавших покойного. На гроб были возложены венки: «От Войскового Хозяйственного Правления», «От офицеров Уральск. Каз. Войска», « Дорогому наставнику от признательных учеников войскового училища», «Истинному интелллигенту от уральской интеллигентной молодежи». Кроме того были венки от мужской гимназии, от народных учителей, от народных учительниц и некоторрых близких ему лиц. После отпевания в церкви и на могиле священ. Фроловым было сказано несколько слов о покойнике, как общественном деятеле, при чем о кончине М. К. Курилина оратор выразился: «закатилось солнце казачье; нестало Меркурия!» Действительно уральское войско потеряло в покойном крупную общественную силу, равная которой едва ли скоро появится, и сила эта, благодаря слишком большой скромности покойного, к сожалению проявилась разве только на одну десятую всей своей мощи, о чем более подробно, я надеюсь побеседовать в другой раз.
Ответов - 60 новых, стр:
1 2 3 All
Шелудяк: УВВ № 1769 № 40 стр.4-5. Дело по доносу яицкаго казака Ивана Карташева на войсковаго атамана Григорья Меркульева с его сторонниками. Извлечение из книги 8 каз. повытья (архив Госуд. воен. коллегии). В заключении челобитной яицких казаков Царю Петру Великому о грамоте им на р.Яик, напечатанной в № 33 «войсковых ведомостей, - в продолжении материалов к истории Уральскаго казачьяго войска – напечатано: Вашего Величества нижайшие рабии заполонные реки Яику яицкие атаманы и казаки.» В копии с этой челобитной написано было сначала повидимому законные, в других же случаях исправлено заполонные. В последствии мы имели возможность узнать, что следовало читать заполные (запольные). Без всякого сомнения, когда списывалась копия с подлинной челобитной, переписчик, не разобравши слова заполные, написал законные, и в других случаях по такой же ошибке написано заполонные. Степи (поля), простившиеся на юг от Москвы к Крымским степям, и инородчиския земли за Казанью по Волге и впадающим в нее рекам, назывались дикия поля (*); отсюда слово заполныя (запольныя) места, то есть, лежащия за дикими полями. (* - Чтение профес. Каличева о писцовых книг 4 декабря 1868г. Русский Вестник 1869г. № 4 ст. об издании и извлечений из писцовых книг. На этом основании в показании сибирскаго казака Федьки Скибина, посыланнаго из Тобольска в казачью (киргиз-кайсацкую) орду к Тевкихану, сказано, сто Скибин был в Тургустане, Бухаре, Хиве и у Аюки-хана. Здесь Аюка дал ему с другим сибирским казаком подводы и провожатых и «отпустил их на Яик, на Заполную реку с яицким казаком с Матюшкой Рекуновым, который приезжал к Аюке для своих войсковых дел». (*). (*) - Акты историч. Т.10, № 80, стр.385. Так же «собрався донские казаки из войска. Из Черкасскаго и из верховых городов и из заполных рек, пошли ……. На калмыцкие улусы тысяч с 5, а кто атаманом будет, того они не ведают, потому что атаманов у них выбирают в дорогу между собою» (**). (**) - Там же № 26, стр.74. Оговоривши таким образом свою неумышленную ошибку, обращаемся к доносу казака Ивана Карташева на атамана Григорья Меркульева. Бывали в старину случаи в яицком войске, что казаки, промотавшись и наделавши долгов, или же спасался от кары за содеянные ими преступления, «заворовавши», бегали с Яику, явились в города к русским воеводам (обыкновению в Казань) и делали доносы на атаманов, их советников и даже на все казацкое войско. Таки, когда они снова являлись в войско, казнили прежде смертию по приговору Войсковаго Круга, а во времена Петра Великаго, как видно ниже, они, по войсковому же приговору, подвергались изгнанию из среды войска и, вместо смертной казни, высылали их в Русь (***). (***) - Это выражение, в Русь сохранилось и доселе. Употребляется здесь казаками, когда они с рыбою или другим извозом отправляются обозом внутрь России. Нет сомнения, что такие случаи повторились и притом нерегдко, ибо, бывший в 1717 г. войсковым атаманом на Яике, Григорий Меркульев послал наконец в Казань к боярину Петру Самойловичу Салтыкову, как говорит справка из дел казанской губернаторской канцелярии, от 16 февраля того года, отписку, в которой написано: «которые у них, на Яике, при войску из казаки одолжают долгами и бегают на государевы городы, и которые у них завороютца, и за то воровство, по их войсковому суду, должны казниться смертию, и вместо смерти тех виновных казаков ссылают в Русь, и оные заворовавши, приносят доношения на их войско ложно и обносят всякими неправдами, хотя видеть государеву в отчину в разорении, и что бы им казакам, которые заворовавши бегают и войском за воровство их ссылаются вместо смерти в Русь, не верить». Такой случай представляет и донос яицкаго казаки Ивана Карташева на атамана Григорья Меркульева, который впоследствии был назначен в атаманы по царскому указу, а при Анне Иоанновне сделан пожизненным, пока не был смещен за злоупотребления. Этот донос имел важныя последствия, которыя послужили главными причинами внутренняго расстройства, упадка и преобразования Яицкаго казачьяго войска в запетровское время русской истории. Выше мы говорили в печатаемых здесь материалах (*), что независимо 1500 яицких казаков отправившихся в хивинскую экспедицию с князем Бековичем Черкассим, командировано было от Яицкаго войска в том же году, по указу Государеву, еще 1500 человек с походным атаманом Матвеем Ивановым в украинский поход (с боярином Петром Матвеевичем Апраксиным). (*) - Уральские Войсковые Ведомости за 1869 год. Тут в числе командированных был послан в знаменщиках казак Иван Карташев. На похоже, около гор. Изюма, или в самом городе, он и еще другой яицкий же казак Федор Старченков сделали какие-то преступления «явилесь в некоторых тамо делах». Об этом дошло до сведения главнаго начальства и последовал по сему случаю указ на походной канцелярии походному атаману Матвею Иванову. Казак Старченков был схвачен, подвергнут розыску и пытан, а Карташев из гор. Изюм бежал из своего полку и скрылся, «измена, покини знамя свое». По возвращении походного атамана Матвея Иванов с его полками на Яик в 1718 году, о побеге Карташева сделалось известно всему войску. Явился затем и сам Карташев с повинною перед войском в побеге своем. Побег с походу наказывался смертью; к тому же проговорили казаки «по обыкновению своему» и Карташева. Но он просил у войска заступничеству крестнаго отца своего «стариннаго яицкаго казака, который прежде сего бывал атаманом, а ныне на Яике знатный человек», был прощен; причем, по войсковому суду, обязали его стое вину заслужить и жить во всяком смирении и ни против кого яицкаго казака претительных слов не говорить, а ежели кто у них из таких винных будут против кого говорить какия противные слова, и таких винных, по их обыкновению, наказуют по винным их.» Вслед за этим прощением Карташев, «не бив челом войску», бежал с Яику в Казань, откуда снова явился на Яик вероятно с целью побольше и точнее собрать нужныя ему сведения. За этот последний побег в Казань он, по приговору войсковаго круга, был извергнут из Яицкаго войска и сослан в Русь». Карташев отправился в Казань, явился в губернскую канцелярию и сделал донос на войсковаго атамана Григорья Меркульева и его советников (одномышленников, соумышленников). Советники эти, по словам Карташева, были следующие: станичный атаман Федор Донсков, есаул иван Вавилов, казаки: Никита Зевакин, Герасим Погадаев (после был атаманом), Герасим Логинов, Степан Дементьев, Андрей Яковлев, Никифор Бородин, Василий Буданов, Меркурий Заровской, василий Азовской, семен Иудовкин, Дмитрий Витошнов и Михайло Горшков. В последствии мы увидим, а теперь будем пока разуметь, атамана Григорья Меркульева и за ним вышепоименованных как сторонников беглых, пришлых на Яик людей и приверстывания их в казаки.
Шелудяк: УВВ 1869 №41 стр. 5,6,7. В подтверждение своего доноса Карташев выставил свидетелями «старинных яицких казаков, которые прежде сего бывали атаманами, а ныне они на Яике знатные люди и верные слуги». Таковые были: Матвей Миронов, Петр Фадеев, Митрофан Пимонов, Евстафий Прикащиков, Антон Харитонов и Григорий Карманов. Будем разуметь этих бывших атаманами, знатных людей- Матвея Миронова и названных с ним- другою стороною, противною первой. По этому доносу казака Карташева в том же 1718 году, как за атаманом Меркульевым с его советниками, так и за Матвеем Мироновым с товарищами, был послан на Яик поручик Наумов, который доставил их (всего в числе 37 человек) в казанскую губернскую канцелярию, где они и были допрашиваемы (при чем Наумов взял с казаков вместе с самарским дворянином Тихоном Волковым, приезжавшим с ним на Яик 200 руб., да харчем и питанием передавано им 60 руб. 10 алтын)(*). (*) – Дворянин Волков приезжал на Яик и прежде Наумова,- наприм. В 1717 году, как видно из дела, с указом о крестьянах князя Меншикова, взял с казаков 100 р. И волчью шубу в 20 р., да с казака Першина 2 кумача (в деле 249 стран.),- приезжали тогда же и после, другия лица за тем же делом о пришлых на Яике и за взятками (последующая страница дела),- без сомнения приезжали и раньше, но это не вошло в связь с делом собственно по доносу казака Карташева, направленному своим путем, а в дело о взятках- само собою. По делу о взятках сыщиками на Яике, в 1717, 18, 19 и 20 годах, мы современем будем говорить особо, а здесь- ниже сего ограничимся не полным исчислением взяток поручика Егора Кроткова, посланного на Яик для сыску по настоящему доносу Карташева. Авт. Донос или, как он в деле называется извет казака Ивана Карташева состоял в следующих статьях: 1. В прошлом 717 году, ноября в первых числах, по присланному укаху по прошению светлейшего князя Александра Даниловича Менщикова войсковой атаман Григорий Меркульев и казаки с Яику беглых Крестьян не отдали и учинили они то без совету старинных яицких казаков, которые прежде сего бывали атаманами, а ныне они на Яике знатные люди, а именно (поименованы Матвей Мронов с товарищами). И он, атаман Меркульев, с советниками своими (поименованы станичный атаман Фдот Донской с прочими) с Яику присланных не пустили, а сказали, что будем о том бить челом самому Государю, чтоб пришлых людей и крестьян, чьих нибудь, никому с Яику не отдавать. 2. Вышеозначенные старинные казаки, бывшие атаманы, Матвей Миронов с товарищи, сказал ему Меркульеву и казакам; для чего они тех беглых крестьян не отдали, разговаривали (не соглашали Круг)? И он, Меркульев, с вышеозначенными советники своими, вышеозначенных старинных казаков хотел за те слова побить до смерти и ныне грозятся. 3. Собрали они, атаман Меркульев с казаками, с тех беглых крестьян 400 р. и выбрали 4 человек казаков для посылки в Петербург в челобитчики из вышеозначенных его Меркульева советников, а именно которые на то самовольно позвались (сами вызвались); станичного атамана Федота Донскова, есаула Степана Дементьева, рядового Андрея Яковлева и четвертого по прозвищу Мамыша, пришлого на Яик, которые в Петербург за тех крестьян ответствовать, а за ту поездку дали им челобитчикам вышеописанныя деньги 400 руб. 4. Он же атаман Меркульев прошедшего (1717 г.) осенью послал 4 человека юртовых татар в Хиву, а для чего послал а как тех татар зовут, про то старинные казаки и он, Карташев и никто не ведает, только ведает про то он, Меркульев, да Никита Зевакин. 5. От него, атамана Меркульева и от Никиты Зевакина вышеозначенные верные государевы слуги старинные бывшие атаманы и казаки опасаются какие беды и измены такой, что они вышеозначенному указу учинились противны и оных татар послали в Хиву неведомо для чего без совету вышеозначенных старинных казаков, и нет ли у них какого злого умыслу и согласия с хивинцами. 6. Атаман Меркульев переписывал, с вышеозначенными советники своими, на Яике все казачьи юрты и казаков, и казачьих детей, и пришлых для исчисления войска, а в Казань о том не писал. 7. Вышеозначенные его Меркульева советники похваляются ныне во все войско: «мы-де найдем и другую воду», и такия слова похвальныя слышали вышеозначенные старинные казаки, бывший атаман Матвей Миронов. 8. Для того те старинные казакипослали его, Карташева о том донести Государю с С.-Петербург, а писем с ним не послали, для того, что они Меркульев с советники своими, письма обыскивают, а велели донести на словах. 9. Как-де он, Иван (Карташев) с Яику поехал, и он, атаман Меркульев, с вышеписанными советники за ним на дорогу в погон вышеозначенного казака Герасима Погадаева и он, Герасим, обыскивал у него, Ивана, писем и говорил ему, Ивану, при казаках же Василье Кожевникове, да Иване Логинове не пере писываются ли они старинные казаки, бывший атаман Матвей Миронов с товарищи, с бояры. 10. Атамана Григорья Меркульева советники, которые при собрании яицких казаков в Кругу, и в домах, и на кружечном дворе говорили старинных яицких казаков, бывшего атамана Матвея Миронова, да Митрофана Пименова побить до смерти и животы их побрать, а именно: атаман Фдот Донской, Герасим Погодаев, Герасим Логинов, да Абрам Пустоселов говорили же на кабаке прежнему атаману Матвею Миронову, что-де приготовлены, чем убить, чекуши, и те слова слышали он, Матвей Миронов, да казаки Митрофан Пименов, Степан Лукьянов, Гаврило Степанов, Семен Васильев. 11. Яицкий же казак Федор Селишнин вышеписанному атаману Григорию Меркульеву был советником, в противности указу Царского Величества не неотдаче светлейшему князю крестьян и других, и приговорен он Федор оному атаману по прежнему на Яике принимать пришлых, как и в прошлых летах принимали и верстали в казаки . Про то ведает помянутый же атаман Матвей Миронов с вышевышеозначенными казаками. 12. Оный же атаман Меркульев, в прошлом 1717 году, в январе месяце, удумав с вышеписанными своими советники и со оным Федором (Силишниным), пустили на Яик такой голос, быде кто похвалится ехать в Казань и в другие городы, о чем бить челом Государю, и таких побивать до смерти; и те-де от них слова слышали оный же прежний атаман Миронов.
Шелудяк: УВВ 1869 №42 стр. 7, 8, 9. Вместе с посылкою майора Воейкова на Яик, для розыска по доносу казака Карташева, равно и после того, посланы были из Астрахани атаману Никите Бородину и всему Яицкому войску указы, чтобы Воейкову, поручику Кустову и со всеми людьми были отведены квартиры, быть во всем послушании Воейкову и отдавать ему без всякой противности всем до кого коснется дело по уликам доносителя и по сыску; также давать без замедления по его требованиям из Войсковой избы бумагу на розыск, чернила и свечи,- и подводы, когда кончится розыск или понадобится поездка и без розыску. Майор Воейков, с уведомления к нему самарского дворянина Тихона Волкова, писал в Астраханскую губернскую канцелярию, что яицкий войсковой атаман с товарищи приказал словесно передать ему, что бы он на Яик для розыску ездил, потому- что они, яицкие казаки, подведомы Иностранной коллегии, а не Астраханской и Казанской губерниям. В тоже время казаки, находившемуся на Яике, поручику Кустову не давали подвод, свеч, бумаги и чернил, а привезенных им туда казаков, которые не были скованы, взял атаман Бородин к себе. Так доносил Кустов в Астрахань. Как препятствие к отправке своей из Сызрани на Яик, представлял майор Воейков в письме в Астраханскую губернскую канцелярию и к губернатору Артемию Волынскому то: 1) что по полученным им из Самары известиям каракалпаки и киргизы появились в многолюдстве на степи под Его Императорского Величества городы, и что «яицкая станица (партия с обозами с рыбой, икрой, солью, мехами, и проч.) отправляется с Яику к Самаре и Сызрану и по инструкции свидетельствовать (при розыске на Яике) будет без оных казаков не с кем, а оные казаки приказывали к нему, что они к Астрахани не прсудны и ему для розыска не быть»; и 2) что та станица приехала с товарами на Батрацкую пристань для торговли «и стала разъезжаться за промыслами своими в другие городы(*), и он-де говорил станичному атаману Степану Сумкину с есаулы многократно и писал к нему дважды, дабы казаков для промыслов в дальния места не отпускали и, расторговався б, ехал на Яик», чтобы за отсутствием казаков не было там остановки в розыске, но получил от Сумкина только словесный ответ: казаки подведомы Иностранной коллегии, а об них был уже розыск в Казани и по указу их Астрахани они под розыск не пойдут,- и что станица отправляется на Яик вскоре, «а без казаков чрез степь ехать опасно, понеже, по поданной от них, казаков ведомости в Даржин и в Лекомбиев улус приехав живут каракалпаков с 500 человек», и он, Воейков, не сождав из Астрахани указу, не смеет ехать с станицею на Яик. (*) – Казаки после севрюжьей и осенней плавни шли с своими товарами одним бесконечным обозом к Волге «в Русь» на один какой-либо пункт, преимущественно на Батрацкую пристань или на Самару, откуда разезжались по городам для распродажи своих товаров и закупки всего, чего на Яике не было, а главное-хлеба; после чего ко времени, назначенному по предварительному соглашению, съезжались в тот же пункт и все снова также возвращались на Яик, с ними шла станица (что впоследствии артаул)- атаман, один или два есаула и казаков от 12-20 и более, иногда до 100 казаков и даже с пушкою (говорят, что следовал и значек). Станичники во всеоружии казачьем; конечно и обозные казаки пускались в путь, иногда весьма опасный, не без оружия. Здесь станицею называется весь караван казачий. О значении станицы мы скажем впоследствии,- после дела по доносу казака Ивана Карташева. Воейков, не известно почему-то, ждал из Астрахани указа, как видно, на письмо свое туда, где писал со слухов от Волкова о словах атамана Никиты Бородина с товарищи, что бы ему Воейкову туда для розыску не ездить потому, что они подведомы Иностранной коллегии,- и не воспользовался, как увидим, оказией казачей станицы. Поручик Кустов просил письмом атамана Сумкина оставить Воейкову конвой для проезду,- и значит нарочный с письмом к Сумкину свободно проехал с Яику на Волгу; в то же воемя проехал и посланный от Кустова солдат Строгачев, для сообщения Воейкову вести, что каракалпаки с калмыками делают в улусе порох и новыя ружья. Воейков и сам был на Батрацкой пристани, что бы лично просить Сумкина об оставлении ему конвоя, но ему было отказано, ссылаясь на полученное с Яику письмо от коренного атамана с товарищи, что им проводников давать не велено, Астрахани они не присудны, астраханских указов слушать не будут и к розыску не пойдут. Почему Воейков решился схватить одного казака, Ивана Лукьянова, который кричал больше других. Для отсылки в Астрахань «и помянутый атаман с многолюдством, с 200 человек и больше, стали того казака отымать и его майора бранили и хотели бить, и между собой кричали, чтобы принимались за ружья; и он, слыша от них такие противные слова, седчи на лодку, отехал и оного взятого казака и присланного с Яику татарина (казака же, нарочного от Кустова) послал в Астраханскую губернскую канцелярию с писчиком Степаном Солодовниковым». Но казак Лукьянов бежал с дороги и явился на Яик, подговорив с собою и двух солдат, конвойных своих. От 10 июля 1720 года последовал из Правительствующего Сената в Астраханскую губернскую канцелярию указ к генерал-аудитору Кикину о том, чтобы розыскивая по делу о Яицких казаках согласно указу Преображенского приказа, представлять в Иностранную коллегию, если «до кого впредь о яицких казаках по тому делу касаться будет, понеже именным Его Императорского Величества указом велено оных ведать в той коллегии». И Астраханская губернская канцелярия, от 17 сентября того же года, послала майору Воейкову, впоследствие его писем и доношений, указ с замечанием, что ему ни писать к казакам, ни ездить к ним на ярмарку и ловить их (Лукьянова и татарина-казака) не следовало, «за что впредь может ответствовать, понеже за долговременным его на Яик неприездом посланные с поручиком Кустовым солдаты пребывают без жалованья, также и обретающиеся при нем, поручик, татары пришли в крайнее разорение и убыток, и лошадей своих испродали и впреь положенного на них ясаву платить им нечем, что впредь взыщется на нем, Воейкове». Одновременно с сим указом писано из Астраханской губернской канцелярии на Яик, чтобы во всем были послушны майору Воейкову, так как он послан туда тою канцелярией для розыску по указу из Преображенского приказа; в последствие же, 20 ноября того года, послан на Яик указ и из Иностранной коллегии о послушании Воейкову. Но до воспоследования сих распоряжений майор Воейков в письме генерал-прокурору Кикину сообщил в Астрахань, что он послал на Яик послушный указ с двумя солдатами, от которых получил донесение, что указ тот читан был казакам в кругу, при чем «казак Григорий Меркульев и другие единогласно сказали (одно и тоже, что и прежде); да притом говорил казак Федор Рукавишников, долго ли розыщикам в казачий город ездить и их разорять? Он де пойдет к Его Императорскому Величеству и будет бить челом имянно, дабы оного розыску не было, понеже Царское Величество выдаст его именно и не променяет на лучшаго генерала. А другие де слова оной Рукавишников, хотя в кругу, говорил казакам на ухо, и что говорил, не ведают. И выбирал Рукавишников по три дня в кругу казаков в челобитчики кого похочет, и ходят за ним для оборонения с ружьем человек по двадцати казаков». А поручик Кустов писал Воейкову, что Рукавишников просил в кругу у атамана и войска «чтобы дали ему железа сковать поручика и солдат, называл его поручика чертом и мошенником». Вслед за тем казаки, уведомляя майора Воейкова о получении его послушного приказа, писали ему между прочим, что из Иностраннойколлегии пришла грамота Казанскому губернатору Салтыкову, чтобы ему розыскать (по доносу Карташева) и указ учинить, по что он, не постановив решения, велел им бить челом в Иностранной коллегия; почему они и послали выборных в Петербург с челобитьем, чтобы велено было розыскать там с изменником Карташевым и с офицерами, «которые с них великия взятки брали». А посланному от Воейкова на Яик, подьячему Попову сказали казаки, что если Воейков поедет к ним с розыском, то они всем войском встретят его у Переметного умета и к городу не пустят; «прежнего атамана» Матвея Миронова держать у себя под караулом в оковах, и он сказывал подьячему Попову, что его три раза приводили в круг и приговаривали к смертной казни «понеже де он Миронов им воспрещал во всяких противностях, которыя они чинили казакам». При донесении об этом Попов подал Воейкову «извет» с Яику на Рукавишникова с товарищами от казаков Ивана Елисеева и Афонасьия Назарова, которых держали там под стражей.
Шелудяк: УВВ 1869 №43 стр. 5,6,7. В этом извете написано: 1) что в 1719 г. Иван Елисеев подал Казанскому Губернатору доношение за царственной печатью (*) на яийких казаков, в оном поименованных, и после того отправлен был из Казани в Астрахань с яицкими казаками: атаманом Игнатьем Мусатовым и есаулом Гаврилой Старцевым; но они привезли из воровски на Яик, по совету атамана Никиты Бородина «ко убийству, и били в кругу смертным убийством и спрашивали, что написано у него за царственной печатью? И приговаривали раз по двадцать казнить; и что казаки, «которые с Яику ушли уходом- челобитчики они, или доносители», по возвращении из Петербурга возмутили войско словами, что будто канцлер Гавриил Иванович Головк «войску Яицкому приказал, кто скажет за собою царево слово или дело, и таких-де людей не объявляйте,- сами казните, кто будет доносить». (*) – Печать царства Казанского, как видно из других мест. 2) Что в том же 1719 году Афонасий Назаров подал тому же губернатору с товарищи доношение «во укрывательстве беглых солдат и других причинных людей; и по тем аго поданным доношениям такие люди сысканы и причинный человек сибирянин Иван Прянишник бит кнутом и определили его на старое жилище жить. А которые явились солдаты, цурцинский подпрапорщик Василий Константинов, самаряне: Михайло Чумаков, Михайло Мелентьев да Иван Дехтярев, отпущены по их просьбе в местожительства, но «возмутители» Федор Рукавишников, Трифон Новиков и Макар Коловертинцев поставили их в казаки, сказывая в войсковом кругу, что им Царь из своих уст приказал опять принимать людей всяких чинов, кто бы чей, и откуда не был. В извете казака Афонасия Назарова сказано, что помянутое доношение его лежит в Станичной избе запечатанное, а его, Назарова, бьют и приговаривают казнить, оболгав взятками, и сидит он с доносителем Елисеевым за одним караулом. Майор Воейков послал в Астрахань копию с этого извета. В то время, когда станичный атаман Степан Сумкин жил станицею на Бутрацкой пристани, а обозники-казаки расторговались в разных городах и закупались хлебом и товарами, у майора Воейкова содержались под страже. В г. Сызране яицкие казаки: есаул Никита Юрьев, Григорий Пеунов, Афонасий Шабрин, Иван Слабов и еще трое, взятые им по челобитью комиссара Василья Иванова за корчемную продажу соли. Сумкин с товарищи послали станичника своего есаула Ивана Вавилова в Сызрань хлопотать за тех казаков, Вавилов взял их на поруки, заплатилза это «за каждого человека по полу…олтан денег с докладу его, Воейкова, и отдал те деньги сызранскому подьячему Григорию Осипову». Но Вавилова Воейков задержан и взял с собой в Самару. Здесь явился к нему живший в бегах на Яике солдат Петр Клементьев и подал извет на Вавилова о том, что последний, при двух солдатах, уговаривал его воротиться на Яик, обещая ему положение лучше лучшего Майора и говоря при этом вообще, что «кто с ним на Яик набежит, и тому будет лучше майора, а выдачи от них никогда не будет». А поручик Кустов прислал к нему с Яику солдат Андрея Мещерякова и Ивана Тулупова, которые донесли, что ими опознаны на Яике в казаках подпрапорщик Михайло Дементьев, солдат Осип, называющийся в казаках Никитою Крашенинниковым, и еще один драгун, и что донощик казак Карташев знает на Яике человек до полутораста беглых драгун. Между тем казаки послали с Яика на Самару Никифора Степанова и Семена Петрова проведать на счет поездки к ним майора Воейкова, снабдив их погонной подорожною, как будто для сыску, беглых чуваш. Дорогой они обогнали помянутых нарочных Кустова, солдат Мещерякова и Тулупова, которые и донесли об этом майору Воейкову. Казаки Степанов и Петров, оставивши коней за р. Самарой, пришли в город и быв взяты Воейковым, объявили ему свою подорожную, но на допросе под батогами сказали о настоящей цели их посылки. Они показали при этом что послали их атаман Иван Иванов, да советники Рукавишникова казаки Коловертинцев и Новинсков с товарищи,- что Рукавишников, отъезжая в Петербург взял с собою самовольно из войска 800 р. денег и 50 казаков, и приказывал всему войску не пускать майора Воейкова в их город, а для подтвердительства в том оставил на Яике советников своих Новинскова и Коловертинцева; и так кА Яицкие казаки во всем слушались его, Рукавишникова и его соратников, творят по их воле, и говорить он, что прислан от Царского величества, то все казаки предложили в кругу- «всеконечно его, Воейкова, в город не пускать». «А по ведомости оной Рукавишников беглой с каторги». Обо всем этом Воейков доносил в Астрахань и поставлял препонами поездке своей на Яик уже не пустыя опасности, как прежде, от каракалпаков и киргиз, но что «за тою-де провинностию малолюдством приехав на Яик своему розыску исследовать в существо не возможно, понеже у них в казаках беглых солдат и крестьян и других всякого чина пришлых людей умножилось и посланных указов не слушают». Однако, помня полученное им замечение астраханской губерноской канцелярии в указе, от 17 сентября 1720 года, сделанное между прочим на счет голодающих на Яике солдат поручика Кустова, он в январе следующего года отправил туда подьячего Ивана Акимова с хлебным запасом и сам поехал за ним. Казаки, в числе человек 200 с ружьями и копьями, встретили Акимова за две версты от Яицкого городка и привезли его под караулом к Станичной избе, а в войсковом кругу постановили не допускать в город хлебного запаса и запретили продавать подводчикам сено; потом вывели Акимова из городка и поставили по городским воротам и на валу караулы, чтобы никого не пропускать в городок. Воейков, не смотря на их противности, для сущего увпрения, поехал-было к ним; но казаки в числе уже 500 и больше, также с ружьями и копьями и с бунчуками, вышли к нему на встречу. Он послал спросить, для чего они не пускают? И требовал прислать к нему есаула и старшин. На это отвечали его посланным атаман Иван Иванов, Никита Зевакин и Григорий Меркульев с товарищи, что многолюдство выслано ждя того, чтобы не пускать его Воейкова в город; а есаула и старшин не послали. Получив же донесение от поручика Кустова, что солдаты его с квартир сосланы и что его самого из города высылают, Воейков приказал ему, забрав колодников и дела, выйти с солдатами к нему в степь. Кустов вышел, но привел только двоих колодников, Ивана Карташева и Федора Бухарева, других же казаки не дали,- не дали также и подвод под съезд. При Этом написали они они Воейкову от всего Яицкого войска, что не идут к нему под розыск потому, что у них с ним приказная ссора и они послали в Петербург с челобитьем на него во всяких его налогах на них, а также и о том, чтобы разыскать по делу их с доносителем Карташевым с товарищи в Петербург.
Шелудяк: УВВ 1869 №44 стр. 6, 7, 8. Этим окончилась деятельность майора Воейкова в посылке его на Яик для розыску. Он возвратился в Сызрань, потравив, по словам казачьей челобитной, сына и разорив конския стойла по р. Чагану на урочище Чувашския усады и у Красного Колка (казаки были там за зверовою охотою) и 19 января 1721 года, донес о поездке своей на Яик астраханской губернской канцелярии; но оттоль, одновременно с сим, посланы уже были ему и поручику Кустову указы: держать колодников с Яику в Сызрани, в канцелярии, под караулом, равно и поланныя дела иметь в сызранской канцелярии и всех людей, взятых для оной посылки (на Яик), отпустить кто откуда взят;- и губернская канцелярия об розыске, что учинились казаки ослушны, донесла от 21 того же января в Преображенский приказ, Иностранной коллегии и в канцелярию правительствующего сената, с представлением копий со всех бумаг. В бытность майора Воейкова около Яицкого городка, казаки не ложно писали ему о приказной ссоре и что они послали на него челобитную. Озлобленные непомерными и безпрерывными взятками от наезжавших к ним чиновников из Казани и Самары, для сыску, в 1717, 18, 19 годах, и захватами от Воейкова казаков, приезжавших на Волгу для торговли и в станице, а также без сомнения желая напугать Воейкова, чтобы розыск по доносу Карташева был произведен не в губерниях, а прямо в Петербурге, они от 7 и 9 декабря 1720 года действительно послали на него две челобитные в Петербург, где находился станичный атаман Рукавишников со станицею, к которому и челобитныя отправили, прося его ходатайствыовать по этому делу, « и ежели получит он Его Императорского Величества и от сиятельнейшего графа (канцлера Головкина) грамоту об этих войсковых нуждах, прислал в немедленном времени». Им не всеравно было платить по розыскам и в то время, когда они производятся в губерниях или на Яике, да еще кормить голодные комиссии и платить потом после, когда розыски будут рассматриваться в столицах; лучше заплатить один раз; лица покровительствующие есть; чиновники коллегии давно знакомы, а обычные презенты с станицами от войска довершают дело. «Так-де советовал Рукавишников», который между прочим с атаманами и поехал, в главе зимовой станицы, в Петербург. При том провинциальные чиновники не только жадны, но и до того искусны в обретении случаев и поводов для взяток, что например в 1718 году дворянин Волков, присланный на Яик для привода казаков к присяге царевичу Петру Петровичу, взял за это с них 600 р., угрожая задержать их от предстоявшего рыболовства. Впрочем и этому факту нечего удивляться; чуть не полвека спустя после этого времени, Екатерина II в указе, изданном ею через три недели по возшествии своем на престол, от 18 июля 1762 г., против взяток говорила о своем содрогании, когда узнала, что за привод к присяге ей в верности и при том с бедного народа, брали ченовники взятки деньгами, вероятно также стесняя их в отправления хозяйственных работ (Рус. Вести, №6, ст Д. Анучина «Граф Панин, усмиритель Пугачевщины»), Рукавишников, как видно, был замечательная личность и небыв войсковым атаманом, имел большое влияние в войске, покорно и послушно уважался в войсковых кругах, в то время, как обычная годовая перемена прежних атаманов и выборы новых шли своим чередом, советы его были словно закон неписаный. Он из пришлых и очень не мудрено, что из сибирских каторжников (как отмечено у Воейкова в ведомости), подобно известному впоследствии своей неукротимой энергии и способностям сподвижнику Пугачева- Хлопуше. Он не раз бывал прежде в сталицах с станицами от войска и несмотря на то, что не знает грамот, узнал всякие нужные вещи и подходы, а впоследствии, как увидим ниже, сделался лично известен Петру Великому. Он имел такую силу в войске, что и в отсутствие его, по одним письмам из Петербурга войсковые атаманы смертию казнили казаков, которые считались войску вредными (пример этому мы уже видели в Материалах № 31 Войсковых ведомостей). При такой личности бунт казаков, если бы он действительно был на Яике, как писал о том Пушкин и все за ним, не остановился бы безвестным в одном только маленьком Яицком городке. В то время Рукавишников отправился в Петрбург с целью, о которой мы уже знаем, и сверх того вообще хлопотать о нуждах войска, из которых главною была возобновление царской владенной грамоты войску на Яик со всеми впадающими и выходящими из него «реки и протоки»,- грамоты которая сгорела в пожаре, уничтоживший веся Яицкий городок между 1680 и 1690 годами, В эту поездку, в 1720 и 1721 годах, дал Рукавишников в Петербурге известное показание о начале и происхождении Яицкого войска, приведенное Рычковым; тогда же он подал известную нам челобитную от войска о той владельной грамоте войску и о его службах (*). (*) – № 33 Уральских Войсковых Ведомостей. В челобитных на майора Воейкова, казаки жаловались на его действия, нам уже большею частью известные: стеснения казаков приезжающих с Яика на Волгу с станицах для торговли, захват их под стражу и истязания батожьем, лихвенные сборы с них на перевозах чрез Волгу, угрозы приехать на Яик для розыску с пушками и другие изневажества. Эти челобитные вошли в связь с делом о взятках с войска сыщиками Волковым, Наумовым, Кемецким, Кротковым и другими чиновниками, во время сысков и розысков их на Яике и шли в производстве и рассмотрении уже в военной коллегии, по постановлению которой на 9 июня 1722 г. был допрошен в оной и майор Воейков. Он ни в чем почти не сознался противу челобитных и отвечал вообще основательно, по пунктам обвинения, так что прицепиться к нему было нельзя. Наконец, после допросов и передопросов, показания были 27 июня объявлены Рукавишникову и он, по выслушании всех пунктов, сказал, что так как Воейков во всем заперся и ныне-де его уличить ему Рукавишникову нечем, потому- что он в ту бытность Воейкова (в Сызране и на Яике) находился в Петербурге, то будет уличать его «бывший станичный атаман Степан Сумкин с товарищи, а кто товарищи, про то Сумкин скажет». А 16 октября 1722 года, по доношению Воейкова, от – сентября, которым он просил «Цдабы по оному яицкому делу, за его тяжелыми ранами и болезнями, его уволить, понеже ничем не корыстен», состоялся в государственной военной коллегии приговор: «отправить его по преднему определению для сыску и искоренения воров и разбойников, а потому делу велеть исследовать отправляющимся на Яик полковнику Захарову с товарищи и что по исследованию явиться, о том писать в военную коллегию». Этим и закончилось участие майора Воейкова в розыске по доносу казака Карташева. Справедливость требует сказать, что, оказавшись совершенно бесполезным в этом деле, по слабости и нерешительности характера и по крайней медленности в действиях, Воейков без сомнения действительно был тут не корыстен, ибо, в противном случае, озлобленные казаки никак не приминули бы воспользоваться материей для новых обвинений; между тем они лично его ни малейшее не обвиняли ни в одной взятке с них. Мы оставили выше казаков: доносчика Иванав Карташева и Федора Бахарева под стражей в Сызранской провинциальной канцелярии. После колодники сии были переведены в Астрахань, а оттуда послали их 21 августа 1721 г. с капитаном астраханского гарнизона Коробовым, в числе разных других колодников в преображенский приказ, вероятно чтобы сбыть с шеи и отчетности. По прибытии в Москву капитан Коробов, со всеми своими колодниками и с делами об них, явился в преображенский приказ, но там от него ни колодников, ни дел не приняли, а дали ему указ везти обратно в Астрахань. Узнавши об этом от капитана Коробова, Карташев сказал ему за собою Его Императорского Величества слово и так как от правительствующено сената был прежде указ, чтобы таких, кто скажет за собою Его Императорского Величества слово или дело (хотя бы из самого отдаленного пункта Сибири), отсылать в преображенский приказ, то казак Карташев, по донесению об этом капитана Коробова, был взят туда.
Шелудяк: УВВ 1869 №45стр. 6,7,8,9. В Преображенском приказе казак Карташев сказал, что когда везли их с атаманом Меркульевым и прочими из сего приказа ( после розыску поручика Кроткова), для розыску на Яике встретился им в Симбирске препровождавшийся в оковах с Яика в Казань казак Иван Елисеев, от которого Карташев слышал, что он на Яике сказал за собою Его Императорского Величества слово, что ведает измену за яицкими казаками, а за кем именно и в чем, о том объявит казанскому губернатору; что когда он Карташев, привезен уже был на Яик, то в то время привезен был туда и казак Иван Елисеев, который сказывал ему, что он послан был ( из Казани) в Астрахань для розыску по извету его, но что посланные для отвоза его туда яицкие казаки Гаврило Старцев и Игнатий Мусатов привезли его на Яик, - и потом того Ивана Елисеева, говорил Карташев, продержав целое лето, атаман Иван Щербаков велел расстрелять из ружья – и расстрелян, и неизвестно куда девалось, посланное в Астрахань с Елисеевым, дело об нем, - и что в туже бытность его, Карташева, на Яике ( в 1720году) атаман Щербаков с единомышленниками, до коих касаются прежние дела по извету его, Карташева, написали письмо, а какое- не знает, и к оному письму казакам, не объявя им, о чем то письмо, велели прикладывать руки, а кто не приложил, тех приговаривали сажать в воду, и многие де за устрастием руки прикладывали, а которые не прикладывали, тех держали за караулом окованных, а именно: бывшего атамана Матвея Миронова, Ивана Федорова, Василия Иванова, а иных отдали на крепкие руки, именно: войскового писаря Осипа Мартынова, Матвея Ермолова, Митрофана Пименова, и признавает он, Карташев, о том письме нет ли у них какого злого помыслу о измене, что писали не объявя и руки велели прикладывать в неволю. Помянутый же атаман Щербаков с единомышленники, о которых подал он, Карташев, роспись на Сызрани майору Войекову, посылают в Хиву казака Ивана Сидорова( Лобика) за именным Его Императорского Величества указом, а для торговли ль, или для шпионства, о том подлинно не знает, а скажет о том помянутый Сидоров. Что тогда же, во время бытности его, Карташева, на Яике, казака Макар Коловертинцев казаку Григорию Меркульеву( бывшему атаману) в кругу говорил при всех казаках, что он Коловертинцев, знает за ним Меркульевым измену, а какую измену, не выговорил и о том его в том кругу никто не спрашивал, а те его слова он, Карташев, слышал сам, потому-что тот круг был близ двора его Карташева, и того Коловертинцева и Меркульева атаман Щербаков с товарищи никуда не послали и за караулом их не держали и ныне остались на Яике. На Яике же живет, тому десять лет, в казачьей службе, пришлый человек Федор Рукавишников, а откуда он пришел, о том он, Карташев, не знает, - и тот Рукавишников возмущает народ, чтобы в церковь не ходили и книг нынешних не слушали, для того – что нынешние книги новопечатные, и в том похулении и возмущении на того Рукавишникова поп церкви Петра и Павла Василий Семенов приходил извещать в круг, и того попа атаман Щербаков, с единомышленники, о которых в вышеписанной его, Карташева, веданной майору Войекову, росписи написано, приговорили посадить в воду. Они же, атаман с товарищи, присланного майора Войекова для розыску по извету его, Карташева, в город не пустили и в том учинились Его Императорского Величества указу противны, по возмущению помянутого Рукавишникова. По доношению его, Карташева, беглые на Яик солдаты и драгуны взяты в Казань и определены в казанские полки в солдаты, а иные посланы на Самару, и из тех взятых многие бежали и пришли на Яик по прежнему и ныне живут на Яике и помянутый Рукавишников возмущает их, чтоб жили безопасно ( о том де Его Императорское Величество не знает, а делают все это бояре собою), а о том им первостатейные люди, старинные казаки спорить и помянутых пришлых людей ловить и извещать не смеют, боясь от атамана Щербакова смертной казни. Да вышеписанный-де Рукавишников переменяет собой атаманов, без приговора войска и от того их своевольства опасно всякого воровства. И кроме того Его Императорского Величества слова за ним, Карташевым, нет и ни за кем не знает. После этого доношения, или слова, спустя полмесяца, казак Карташев был передан из Преображенского приказа, при промемории его, от 11 января 1722, за №3, в государственную военную коллегию для расследования по навету его. Там он, 24 января 1722 года, словесно заявивши о сделанном им в 1718 году в Казани доносе на атамана Меркульева сказал еще, что в марте месяце 1719 года послан был из Казани на Яик для розыску поручик Егор Кротков нашел беглых солдат, рекрут, дворовых и помещачьих крестьян с семь сот человек, в том числе князя Меньшикова крестьян десять семейств, которых Кротков по окончании розыска, не взял с собой в Казань, а дал бывшему тогда атаману Никите Трифонову Бородину именную роспись, чтобы держать тех 700 беглых на Яике до указу «дабы они были в целости». Казак Карташев, как видно, все возможное что только удавалось ему узнать к своему доносу старался и спешил сказать или в Преображенский приказ или в Военную Коллегию, чтобы только не отсылали его снова в Астрахань. Ему хотелось, чтобы розыск производился на Яике и его туда бы послали, зная, что дело может долго затянуться и надеясь на поддержку своих сторонников «первостатейных знатных ныне на Яике казаков, которые были прежде атаманами». В ту зиму 1721/22 года, как и в предшествовавшую, во главе зимовой станицы от Яицкого войска был послан опять казак Федор Рукавишников и в числе станичников с ним был есаул Иван Карпов. Кроме прежней цели – действовать против доноса Карташева и его стороны, а также по делам с майором Войековым и особенно с ненавистными взяточниками Волковым, Наумовым, Кемецким, Кротоковым и другими, Рукавишников отправлялся в Петербург по прежнему хлопотать вообще о нуждах Яицкого войска. Узнавши, что Рукавишников прислан был станичным атаманом с Яика, кто послан был с ним станичники о что он уже побывал в Военной коллегии. Карташев спросился на оную 20 февраля 1722 г. и просил взять Рукавишникова с есаулом Иваном Карповым и прочими станичными под караул и подвергнуть их розыску; а как де он Рукавишников, еще в 1719году, в бытность свою в Петербурге ( с зимовой же станицей) подал канцлеру графу Головкину доношение на казаков и бывших войсковых атаманов Матвея Миронова, Никиту Бородина и Ивана Витошнова о измене их, а о том изследовано не было, то Карташев просил при этом Военную Коллегию розыскать о сей измене, Рукавишникова же послать к розыску на Яик вместе с ним, Карташевым. Между тем люди стороны бывших атаманов, старинных казаков, Матвея Миронова с товарищи, тайно послали с Яика в Москву казака Ивана Никифорова, который явился к Карташеву в конце февраля и сообщил ему то, о чем он не мог знать по времени. Карташев, 5 марта и 11 мая того 722 года вправшивался в Военную колегию и, показавши на атамана Щербакова с Рукавишниковым и «их партии казаков человек с тридцать» доносил, что приходил к нему с Яику казак Иван Никифоров и сказывал ему: «атаман Щербаков и их партия (казаки), по совету своему расстреляли до смерти на Яике казаков Ивана Елисеева и Афанасия Назарова( о казни последнего Карташев в сказанном им за собой слове не упоминал, без сомнения, не знавши еще об этом) за то, что они в вышесказанном возмущении их воспрещали, а другие, которые в тот их злой совет не пошли, держаться под караулом перекованы, а именно бывший атаман: Матвей Миронов, да казаки Федор Пимонов, Матвей Ермолаев и другие многие содержались же, а иные на поруках, что в 1722году тот же атаман Щербаков со своими единомышленниками, по наговору Рукавишникова, казнил первостатейного и заслуженного старшину Василья Иванова ( Мордвинкина) безвинно, понеже он, Василий много им, ворам, простил – что они казнят безвинно, и оковав держат старшин, коих имена значатся в деле, а ныне ( 11 мая) Рукавишников в Москве, да есаул Иван Карпов кой был при бытности атамана Щербакова заправливал ружье и отдавал татарину расстреливать помянутых доносителей, старшину Василия Иванова, - и что он Карташев, за ним, Васильем, никакой войску вины не знает. При этом выставлять в свидетели на улику к розыску, о котором снова просил станичного атамана Ивана Витошнова и есаула Петра Кочурова. Когда же в Военной коллегии спросили Карташева по поводу явления к нему в тюрьму казака ивана Никкифорова, за чем приехал последний в Москву и почему Карташев не удержал его и не объявил в Военную коллегию, он ответил, что Иван Никифоров, как сказывали ему, приехал в Москву за другими делами, а более для того, чтобы о том ( о казни на Яике казаков Назарова и Мордвинкина) где надлежит объявить, а сам де он доносить не смеет, и что он хотел было удержать Никифорова для объявления в Военной коллегии и сказал бывшему тогда караульному сержанту( по имени и какого полку не знает), чтобы он доложил об Никифорове, но сержант ответил, что в Военной коллегии никого не было. Рукавишников узнавши о доносе на него Карташева в военную коллегию, от 20 февраля, где последний просит взять его и бывших с ним станичников под стражу и подвергнуть розыску, подал 23 и 26 того же февраля в Военную коллегию свои доношения. Последнее приводим, как интересное в отношение Рукавишникова лично. Мы сказали уже, что Рукавишников был неграмотный а потому к нему и не может относиться современный подъяческий слог в просьбе. « В Государственную Военную коллегию казака Федора Рукавишникова доношение. В прошлых 719 и в 720 и в 721 годах выбраны мы. Нижайшие, трое человек от всего Яицкого войска и дали нам, рабам твоим, в выборе, за своими войсковыми руками ( лист), по которому мы, нижайшие, в вышеупомянутых годех били челом Императорскому Величеству в Санкт-Петербурге и подали доношение и челобитную в Правительствующем Сенате на вора и изменника яицкого казака Ивана Карташева, и на отца его крестного Матвея Миронова и на присланных по его Карташеву ложному доношению из Казани к нам, рабам твоим, на Яик с розыском на офицеров во многих разорениях и во взятках, что нас, рабов твоих, с оным доношением и с отцем его крестным Матвеем Мироновым и с присланными офицерами во взятках повелел бы, Императорское Величество, послать для подлинного розыску к нам, нижайшим, на Яике от своея пресветлыя державы из правоверных и праводушных рабов своих, кроме казанских офицеров розыскать. А в прошлом 721 году по именному Его Императорскому Величеству указу взяты мы, нижайшие, пред Его Величество и распрашиваны в вышепомянутых разорениях и обидах от него вора изменника Ивана Карташева и мы нижайшие пред Его Величеством сказали, что разоряется Вашего Императорского Величества вотчина, Яицкое войско, от помянутого вора и изменника Карташева и от казанских офицеров, по его Карташеву ложному доносительскому навету. А что, какия его Карташева на нас, рабов твоих, ложные доношения и на присланных офицеров и подъячих во многих с нас, рабов твоих, взятках, и о том явствуют в деле поданые наши доношения и челобитные в Правительствующем Сенате. И Вы, слышав Императорское Величество от нас, рабов твоих, слезное прошения и наградил меня нижайшего именным своим императорского величества милостивым словом спасиба и помозиба(!)( *), что ты, видя вотчину мою, яицкое войско, разоряют ложные доносители напрасно и по их ложному извету розыщики, не дал ее разорить и напрасно кровопролития, за то меня нижайшего и при мне будущих (бывших) казаков жаловал по своему милостивому имянному Императорского Величества указу на саблю, и повелел из государственной военной коллегии послать из правоверных рабов своих к нам, нижайшим, на Яик для подлинного розыску розыщика с помянутым доносителем и с отцем его крестным Матвеем Мироновым и с помянутыми офицерами во взятках во всем розыскать. (*) Вероятно это слово было тогда в употреблении, как сокращенное из слова помози Бог. И сего 722 году по именному Его Императорского Величества указу, а по челобитью нас, нижайших, из государственной военной коллегии отправлен к нам, нижайшим, на Яик господин полковник Иван Васильев сын Болтин(*) для вышеозначенного розыску. А ныне оный вор изменник, доноситель Карташев, умышляя своим алчным вымыслом, подал на меня, нижайшего и при мне на всю станицу в государственную военную коллегию ложное доношение, будто я, раб ваш, - возмутитель всего Яицкого войска и возмущаю их казаков будто на злое дело и в том он, вор и изменник доноситель Карташев, оклеветал меня нижайшего во всем напрасно, хотя он прежние свои ложные доношения прикрыл, понеже он Карташев и в прежних своих доношениях по розыскному делу на нас, нижайших, вины ни какия не сыскал. Того ради у превеликой государственной военной коллегии всепокорнейши просим, дабы нам нижайшим, своим милостивым Императорского Величества указом от помянутого вора и изменника доносителя Карташева охранять и впредь ложным его доношениям до подлиннаго розыску не верить». (*) Впоследствии увидим, что посылка Болтина не состоялась
Шелудяк: УВВ 1869 №46стр. 5,6,7. Выписываем сущность ответов, завиненных атаманом Меркульевым с его советники и свидетелей старинных казаков, бывших прежде атаманами, Миронова с товарищи. На 1-й. Что по присланному указу о возвращение князю Меншикову крестьян все казаки согласились держать их на Яике до указу, а о том с которого года кого из пришлых в отдачу отдать, послать в Петербург к Государю с челобитьем. Свидетели это подтвердили. Послан был с этим челобитьем станичный атаман Донской и трое казаков. На 2-й. Меркульев и его советники казаки, что слов от Миронова и его товарищей, об отдаче беглых, никаких не слыхали и побить их до смерти не грозили и ныне не грозят. Свидетели показали, что тех слов ни от кого не слыхали и об угрозах им ничего не ведают. На 3-й. Что посланы были в Петербург с челобитною станичный атаман Донской, есаул Степан Дементьев, казаки Андрей Яковлев и Малыш с совета всего войска, а не сами назвались, и что денег с беглых крестьян не сбирали и челобитчикам не давали. Свидетели это подтвердили, присовокупили, что по тому челобитью войска прислан был к ним царский указ, от которого года отдавать беглых крестьян. При этом пришлый на Яик Федор Малыш объяснил на допросе, что « пришел жить на Яик в малых летах, тому лет с 30, во второй крымской поход, а отец его был Троицкого монастыря крестьянин и умер на Яике». На 4-й. Меркульев и Зевакин сказали, что 4 юртовых татар и никого в Хиву в 1717году не посылали « и злого согласия к измене и помысла никакого с хивинцы у них нет и за другими казаками ни за кем не ведают». Прочие товарищи их, 13 человек, сказали, что о посылке в Хиву они не знают и согласия к измене у них нет и ни за кем не ведают. Свидетели сказались также неведением об этой посылке в Хиву « не ведаем и ни от кого не слыхали». На 5-й, Миронов с товарищи на слова доносчика, что будто они опасаются от той посылки в Хиву великой беды и измены, сказали что таких слов ни с кем и с доносчиком и Карташевым не говорили, и за атаманом Меркульевым и за другими ни за кем никакой измены не ведают. На 6-й. Меркульев с товарищи сказали, что перепись в войске сделана в 1717году для посылки 400 человек в указанное число 1500 человек, с князем Бековичем Черкасским и на службу в войско, по что пришлых и наемных работников не переписывали. Свидетели подтвердили о переписи, « а пришлые на Яик какие есть ли и кто принимал, того они не ведают». На 7-й Завиняемые сказали, что « пайдем и другую воду» они не говорили. Свидетели подтвердили, что таких слов они не от кого не слыхали. На 8-й Меркульев с товарищами показали, что заставы для обыска писем у них не бывало, обыскивать Карташева не посылали и таких слов: « не переписывается ли Миронов с боярами» не говорили. Свидетели сказали, что казака Карташева с доносом к Царскому величеству они не посылали. На 9-й Тот же отрицательный ответ. На 10-й Герасим Логинов сказал, что когда Матвея Миронова спрашивали в Войсковом кругу, при атамане Григорее Меркульеве, для чего пущено от него (по войску) такое слово, что около двора его был караул, то Миронов отвечал, что того не было и за оное его непостоянство и излишние слова Логинов выбранил его. Донской, Пустоселов и Погадаев сказали, что взводимаго на них Карташевым не говорили. Свидетели Пименов, Лукьянов, Степанов и Васильев по прозвищу ( Мансуров) извета Карташева не подтвердили. А Матвей Миронов показал, что в прошлом 717 году, в кругу при войске, Герасим Погадаев неоднократно говорил ему, Миронову, что надо посадить его в воду за тайные письма в Казань, к боярину и губернатору Салтыкову с товарищи и другими и за наущение Карташева всякому злу на яицких казаков доносит; что Герасим Логинов предлагал в войсковом кругу ушибить его за тоже самое рычагом и бранил всячески; что Федор Донской на кабаке, напився пьян, говорил, чтобы его Миронова убить и животы побрать, а Абрам Пустоселов с ним Мироновым на кабаке же зажарть ( *) говорил: я и сам тебя чекушкой прибью, а людям не дам бить; на что кроме тех слов ему никаких истязаний небыло. (*) – «Зажарть» значит «в шутку», взято с польского. Ред. На 11-й. Извет Карташева не подтвержден ни ответчиками, ни свидетелями. На 12-й. Матвей Миронов показал, по слуху от казака Семена Мансурова, что атаманом Меркульевым и другими казаками был сделан такой приговор и пущен во все войско голос на Яике, что кто похвалился Казанью, того пяти или шести человекам одного бить рычажьем. Мансуров не подтвердил сих слов и на очной ставке с Мироновым. Сторонники последнего Петр Фадеев и Никифор Кочеров показали, что слышали на Яике в торгу всенародные слова, но от того - не помнят- об учиненном в кругу Меркульевым с товарищи приговоре, чтобы никому Казанью не хвалиться, а для чего был такой приговор, не знают. Атаман Григорий Меркульев с товарищи 19-ю человеками сказали, что об угрозах смертью тому кто пойдет в Казань и другие города с челобитьем к Государю, голоса в войске пущено ими не было и они о том ничего не слыхали, но что был в 717 году в войске такой приговор, чтобы не верить тем, которые задолжав и явясь и в других винах, подлежат по войсковому суду наказанию, а от сего уходят с Яику, - и что об этом писано от них и в Казань к боярину Петру Самойловичу Салтыкову с станичным атаманом Матвеем Ивановым (это подтвердилось и справкой наведенной в казанской губернской канцелярии). Тут же неизвестно почему (без всякого сомнения Карташев отец его крестный, старинный казак и бывший атаман Миронов с товарищами, взяли их с собой с Яику в Казань и ввели в спрос по сему делу, как из последне-приверстанных в казаки атаманом Меркульевым 1717 году) в число свидетелей привлечены казак Тимофей Григорьев Мясник и Иван Матвеев Чеботарь, и показали, что они из крестьян первый Афанасия Кроткова, последний – из дворцовых, пришлые на Яик года за три до того ( в 1715году), жили на Яике не являясь в войсковом кругу, а поверстаны по их челобитью в казаки атаманом Григорием Меркульевым в 717 году, есаулом Федором Силишниным, Горшковым и другими набольшими людьми, за что дали им оба 10 рублев. Атаман Меркульев на спросъ по этому объяснил, что вызванные пришлые приверстаны в казаки по приговору всего войска, так как все казаки стали говорить, что эти ремесленные люди живут у них без службы, и промышляя богатяться, а ныне, за посылкою в службу людей у них малое число и денег- де он, Меркульев, и есаулы Силишнин, и Горшков с них толикаго числа не имывали, а при поставке в казаки сказались ответчики – он вольные государевы, а не помещиковы. По поводу доноса Карташева о посылке Меркульевым 4-х татар в Хиву, дана была им очная ставка. Карташев сказывал, что Меркульев отправил в Хиву юртовых татар и новокрещенцев, всего 6 человек Келекея Кедкененева и Осипа Никитина ( новокрещенца казака Ивана Сидорова – Лобика, также Лобикова нам уже известно из рассказа о Хивинской экспедиции князя Бековича Черкасского) – имян других не помнит, - которые перезимовали в Хиве, а после погибели князя Черкасского прибыл в 717 году на Яик и привезли двоих казаков и татар, посланных на службу с Черкасским, и что послал он, Меркульев, в Казань только сих двух казаков, а об упомянутых шести человеках туда не писал. Сверх сего, в тоже время Меркульев и казак Малкин «таясь всего войска»- послали в Хиву троих казаков из татар Арнагула, Яшменеева, и с ним же поехал туда по отпуску Меркульева астраханский юртовой татарин а по возвращении оттоль привезли атамана Никиту Бородина( бывший походный атаман яицких казаков в экспедиции князя Черкасского), который один только и был послан в Казань, а о посланных им в Хиву Меркульев не писал поручику Наумову их не отдал и с собою, при поездке в Казань к допросу, по настоящему доносу не взял. Меркульев, с товарищи 16 человек, объяснили на эту улику Карташева, что в 716 году просили их в кругу юртовые яицкие казаки, новокрещены казака Ивана Сидорова, Осип Никитин, и татары Кезекей Кичкенеев, Избак Тюлейбетев, да Казлыбай, Доселеменин брат, отпусти их в Бухару и в Хиву для торгового промыслу «как и напредь сего с Яику русские и иноверцы отпускались, и были отпущены с приговора всего войска, а не посланы для каких-либо других дел, по возвращение же на Яик действительно привезли пленных казаков, от которых стало известно в войске о погибели князя Черкасского, и один из них был послан в Казань с отписками от войска, что казака Арнагула с татарами в Хиву ни для чего не посланы, а Арнугул никогда туда и не ездил;- что астраханский юртовой татарин Кельдеш привез их Хивы на Яик походного атамана Никиту Бородина для получения с него за пленный выкуп денег, а не для чего им Меркульевым туда не посылыван – и что о других 6-и человеках отлучившихся в Хиву, Меркульев объявлял поручику Наумову, что они ездили в Хиву и Бухару, но не от него, а для своих промыслов. ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ!!!
Шелудяк: УВВ 1869 №47 стр. 5,6,7. По этому доносу казака Карташева, в марте 1719 г., послан был из Казани на Яик поручик Егор Кротов для сыску. Произведенное им о сем дело, и при нем изветчик Карташев, атаманы Григорий Меркульев и Степан Фолимонов и казаки Никита Зевакин, Герасим Погадаев и Федор Бахарев, представлены из Казани в Преображенский приказ, где получены были 28 августа 1720 года, а оттуда препровождены в Астрахань. Изз Астрахани переслали сих колодников на Яик с поручиком Кустовым и 50 солдатами, коменданту города Сызрани, майору Воейкову, состоявшему тут для искоренения воров и разбойников, велено ехать туда же на Яик, для розыску и ему подчинен был поручик Кустов. С поручиком Егором Кустовым, кроме солдат, приезжали на Яик для розыска, 17 апреля 1719 года, фискал Михайло Пушилов, самарский дворянин Евдокимов, двое подьячих Мансуров и Овчинников, фискальский делец Соболев, прикащик помещика Никифора Маркова и другие, да от казанского архиерея поп Семен. Вот что известно о их действиях в Яицком войске, по порученному Кроткову сыску: По прибытии на Яик поручик Кротков «всех их старинных жителей допрашивал, давно ль кто на Яике живет и ежели кто скажет, что живет лет 20, 30 и 40, и таких он, хотя их разорять по стачке и по совету Матвея Миронова и атамана Никиты Бородина с товарищи, написав их 2600 человек беглыми с 700 человек в солдаты, приказал атаману (Бородину) отдать их на поkки, в указа никакова не объявил». «Он же Кротков брать у них на Яике казачьих жен и детей, у которых мужья в полону (в Хиве, из экспедиции Черкасского) себе во крестьянство силою многих, не объявя никаких крепостей и называл своими беглыми крестьяны, и которые ему говорили, что они природные казаки, а не его беглые крестьяне, и таких он бил смертельным боем. Такожде, смотря на его, Кроткова, наглое взятье, прихода многие его знакомцы и друзья дворяне, казачьих жен и детей к себе брали же, и от того учинялось им (войску) великое разорение и многие домы запустили». «Он же Кротков с фискалом, забрав на съезжий двор всех их яицких жителей, от мала и до велика для допросов, не пущал на рыбную ловлю, от чего, не хотя разориться и от той рыбной ловли отстать, дали ему 200 рублев и потом отпущены на рыбную ловлю». «Да им же Кротковым взят с казаков (поименно их несколько, и татар,- между прочим с казачьей жены Анны Филиповой 5 рублев,- брал деньгами, лисьими мехами, лошадьми,- между прочим у казака Дмитрия Макарова азбуку скорописную, золотом в 1 рубль,- и не заплатил за сделанныя ему работы), всего 206 руб. 31 алтын 4 деньги. Да по его же Кроткова нападке и велению дано фискалу Путилову 200 руб., дворянину Евдокимову 5 руб. (да ему же с казачьей вдовы Елены Черновой банных денег 1 рубль (*), да подьячим одному 50 р., другому 20 руб., фискальному дельцу 15 р., да некоторым солдатам (по велению Кроткова) 9 руб., да попу Семену 50 р., да всем им харчем и питьем и за подводы на сено и дрова и (чтобы) от всяких налогов (избавить) дано 200 руб., 12 алтын. (*) Вероятно за топку бани и в положенный день. Положенный день для топки бань (во кромя лета) существовал в Уральском войске и в 182 г., бани на остальные дни недели опечатывались войсковой печатью квартальных. С нарушителей должен был изыск 1 р. В пользу бедных, но штрафа сего никогда не поступало по назначению, а бани чиновников, попов, зажиточных людей, топились во всякие дни. Кроме того исчислено, сколько и чьим именно с кого взято фискалом (между прочим со вдовы Варвары Семеновой 23 алтына, 2 деньги), всего на 11 руб. до подьячими (тоже все исчислено) взято на 13 руб. 16 алт. и 4 ½ деньги. Да он же, поручик Кротков, брал насильством казаков и их жен и детей в крестьянство и домы и пожитки их распродал. Вероятно это были беглые из его поместья или его родственников, а мы выше видели мажду прочим, что пришлый казак Тимофей Мясник, приверстанный в казаки атаманом Меркульевым, был из крестьян Кроткова. «Да в прошлом 716 году из 1500 казаков, которые посланы были к князю Черкасскому, 33 человека в 1717 году из хивинского походу бежали, которых они, войско Яицкое, поймав писали в Казань к губернатору и получили от него указ, по которому велено оным беглецам учинить суд на Яике по их обыкновению. И по тому указу они из тех беглецов четырех человек казнили смертию, а других били в рычажья. А в 719 году поручик Кротков велел помянутых казаков всех сыскать, удержать под караулом до своего отъезду и, неповеря помянутому указу и что они чинили им наказание по своему обыкновенному суду, взял их, казаков, 29 человек с собою в Казань и там помещики разобрали их в крестьянство, а другие отданы в солдаты… . Так же отцов, матерей, жен и детей тех казаков взял, дома продал и пожитки к себе забрал. «Да выше объявленный фискал Михайло Путилов, будучи у них на Яике, принял от их яицкого казака Афонасия Назарова (*), (который одолжал великими долгами, жил в прикрыте) доношение. (*) – Казак Афонасий Назаров, как видим ниже, был впоследствии расстрелян от атамана Щербакова, по приговору войскового круга. А в том дошении написал, что готовые яицкие казаки отпущены от войска к калмыкам для мены про свой обиход коней, и оные-де будто повезли с собою свинец и порох и помянутый фискал Путилов, остановя тех казаков на пути и приставя караул, такого пороху и свинцу досматривал, но только того не сыскал и держал их в степи две недели, и такую его фискальную напедку видя, оные казаки и не хотя себя отдать в руки неприятелям, потому что при том месте почасту бывает их неприятельский набег и берут скотину и людей, дали ему фискалу 100 руб., и те деньги взяв, он их отпустил. «Да он же, пручик Кротков, брал насильством своим в писаря из яицких казаков и приезжиж людей из лавок, с 40 человек, из лавок, с 40 человек, и в том учинить великую изневагу, понеже помянутым писарям платили (войско) по рассмотрени. По багренью и по два; а по багренью продается у них по 4 руб (это нынешния печатки). А когда поручик Наумов привез в Казань взятых им с Яику казаков (изветчика Карташева, ответчиков и свидетелей), то сданы они были с делом в повытье подьячему Федору Сухареву, который с них нападкою взял 200 руб., ха харчем и одеждою дано ему на 100 рублев» - «Брату его Алексею Сухареву, как прибыл на его Федорово место (заместил вероятно), дано 10 рублев. И сверх того «Федор же Сухарев взял с казака Перфилья Никифорова 20 руб.» - Всего же содежание комиссии Кротова на Яике, в течении 3-х месяцев, с взятками стоило войску, по исчислению казаков в их челобитной, около 1500 руб. Вот чего стоил пока казакам донос Карташева, по которому дело розыска еще только началось с поручика Кротова. Здесь не включены 260 руб. данные казаками Наумову в 718 году, когда он приезжал на Яик за казаками. Нужно заметить, что вообще лица, посыланныя на Яик для розысков и их свита, содержались, освещались и отоплялись от казаков и все расходы по содержанию ему должны были записываться для взыскания впоследствии с виновных, по решении дел. Хотя майор Воейков, в течении двух лет, собственно по порученному ему розыску по доносу казака Карташева, сделал очень мало или почти ничего, но мы не можем не сказать и о том, что сделано, особенно потому- что некоторые обстоятельства представляют особый местный современный интерес, а мы печатаем материалы к местной истории.
Шелудяк: УВВ 1869 №48 стр. 3, 4, 5. После прошения, поданного в Государственную военную коллегию 26 февраля 1722 г., об охранении их, яицких казаков, от изветчика Ивана Карташева, чтоб впредь до подлинного розыску не верить его доносам, атаман зимовой станицы, Федор Рукавишников, приехавший с станицею в Петербург еще в начале зимы 1721 г., обуреваемый медленностью в распоряжениях по назначению розыскной на Яик комиссии, а может быть и в следствии самого розыска более или менее гадательными, а потому пожалуй и лютыми как увидим из приведенного ниже примера такого розыска, в конце {VII века, и… яицкими же казаками, за каких-нибудь пять лет до его пропускать нам – подать 5 мая 1722 г., с станичным же есаулом Иваном Карташевым (*) и с товарищи, снова доношение в военную коллегию о том, между прочим, что доносчик Карташев «рияс на нас», подал (11 мая 1722 г.) доношение в котором показал, будто мы с единомышленниками своими побили доносителей, а именно: Ивана Елисеева, Афонасья Назарова и Василья Мордвинкина, и в том во всем поклепал ложным своим доношением нас нижайших напрасно, понеже оных казаков казнили по своему казачьему суду всем войском, как суд надлежит, за вины их, а не мы с единомышленниками своими; а каким они винам были достойны, о том атаман и старшины и все войско покажут при розыске на Яике. (*) – Тем самым Кротковым, который ружье заряжал татарину, чтобы разстреливать Ивана Елисеева, приговоренного Войсковым Кругом, при атамане Щербакове, к смерной казни. Затем просили о том же, о чем и 26 февраля «понеже оный доноситель и по первым своим доношениям на нас, рабов твоих, по двум розыскам вины никакия не произвел». Здексь разумеются: донос Карташева на казаков и розыск, произведенный над ними Кротковым и так неумело продолженный Воейковым с Кустовым; другой же донос, его же Карташева на казаков и розыск над ними, были сделаны несколько прежде сего и по другому делу (о казни казаками атамана Ивана Белоусова в 1692 г.), о чем скажем вслед за настоящими разсказом о доносе Карташева на атамана Григория Меркульева с его товарищами. Спустя месяц по представлении Рукавишниковым последнего доношения, казак Карташев, в июне того же года, представил в Военную Коллегию имянную роспись, которой требовал сделать допросы казакам, находившимся тогда в станице Рукавишникова и в станице старшины Ивана Витошнова которую уже успели прислать с Яику во время и вероятно по случаю долгого отсутствия первой, зимовой станицы. И розыск начался в самой военной коллегии. Карташев назвал: станичного атамана Федора Рукавишникова, есаула Ивана Карпова, Алексея Котельникова, Петра Кожевникова, Михайла Поликарпова, бывшего драгуна Андрея Чинарева (войсковой подьячий), недоросля солдатского сына Михайлова, а как зовут, Карташев не помнит,- Федора Березина. При этом доносчик потребовал к розыску всех бывших в станице с Рукавишниковым- «к допросам и к ответствованию». Из другой станицы названы были Карташевым: станичный атаман Иван Витошнов, Тимофей Лоскутов, Григорий Фролов, Григорий Горшков, Василий Михайлов, татарин Тюбытий, Прохор Дурманов, Сил Дурманов, есаул Иван Васильев Белоусов, Алексей Коновалов, Иван Афонасьев (последние трое из станицы Рукавишникова). В конце этой имянной росписи Карташева, перед подписью за него, как неграмотного, добавлено «что оные свидетели ведают именно, как оный вор Рукавишников возмущал Щербакова и с товарищи казнить доносителей Ивана Елисеева, Афрнасья Назарова и старшину Василья Иванова (Мордвинкина, иначе Мордвинцева). Рукавишникова, Карпова им других спрашивали по вопросным пунктам. Вопросные пункты заключались в следующем, кроме вопросов: как зовут, сколько от роду лет, где родился и проч. Знает ли казака Карташева? За что приговорен был Карташев к казни по возвращении на Яик из похода с графом Апраксиным? Хотел ли бывший атаман Григорий Меркульев бунтовать, и подсудимый или кто другой были ли с Меркульевым, и когда хотели идти на другую воду? Называл ли Рукавишников поручика Кроткова чертом и мошенником, и требовал ли кандалы сковать его с солдатами? Для чего не хотели слушать указов из Астрахани и не пустили майора Воейкова на Яик? Говорил ли Рукавишников в Кругу, и для чего, что поедет бить челом Государю, чтоб розыску не быть и, что Государь не променяет его на лучшего генерала? Выходили ли казаки на встречу Воейкову с ружьями, пиками и бунчуками, как против неприятеля, и был ли допрашиваемый в числе их? За что казнен был атаманом Щербаковым без указу доноситель казак Иван Елисеев, сказавший за собою слово, и был ли допрашиваемый в этом согласии? Где находится дело по доносу Елисеева, запечатанное в Казани в пакет, и для чего не отвезено оно в Астрахань? Не было ли над Рукавишниковым розыску, когда и за что он был сослан в каторгу и по какому указу освобожден? Другие вопросные пункты, уже нам известные, которые были предложены Меркульеву и прочим в Казани еще в 1718 году, по доносу Карташева на него с советниками, касались действий Меркульева. На вопрос о месте родины, Рукавишников (45 лет от роду) отвечал, что родился он в Москве, отец его был конюхом в доме патриарха, а он остался после отца в малолетстве и пришел на Яик назад тому 19 лет (в 1703 г.), значит бывши 26 лет и вскоре после упразднения в России сана патриарха в 1702 году, когда Стефан Яворский из Рязанской метрополии назначен был патриаршим администратором, экзархом, викарием и блюстителем патриаршего престола (*); в казаки приверстан назад тому 17 лет (по доносу Карташева- 9 лет); казака Карташева не знал, потому что этот ходил по службам рядовым казаком, а слышал об этом от войска в кругу на приговоре Карташева к казни не был , а слышал об этом от казаков, так как о том неслась у них молва против Меркульева ничего об и мене не знает и искать другой воды умыслу в войсковом кругу не бывало и ни от кого ничего не слыхал; поручика Кустова чертом и мошенником не называл, железов не прашивал и ковать его с солдатами не веливал; во время приезда майора Воейкова на Яик, был в Петербурге с челобитьем от войска и ничего про то не знает; в кругу, что поедит бить челом к государю и что государь не променяет его на лучшего генерала, не говаривал; о казни доносчика Елисеева слышал только по приезде своем из Петербурга, а за что была казнь, ведает атаман Щербаков и все войско; где, запечанное в Казани, дело по доносу Елисеева и зачем не отвезено оно в Астрахань, об этом он ничего не знает, потому что был в то время в Петербурге; никагого розыску над ним не было и в каторгу ссылаем не был, в чем шлется на все Яицкое войско; что будтио царское величество из своих уст приказал опять принимать (на Яик) людей всяких чинов, не говаривал; с Яику уходов никаких челобитчиков и доносчиков не знает и возмутительных слов, быдто канцлер Гаврил Иванович Головкин приказал Яицкому войску не объявлять, кто скажет за собою царево слово или дело, а казнить таких самих, не говаривал же и ни от кого не слыхал. (*) – Словарь Бентыш-Каменского /судя по всему речь о « «Словарь достопамятных людей русской земли» - ПИ/ При этом Рукавишников присовокупил, что двое из казаков его станицы, Михайло Поликарпов и Иван Афонасьев, посланы на Яик, а недоросля солдатского сына с ним не было и он такого не знает.
Шелудяк: УВВ 1869 №49 стр. 4, 5, 6, 7. Карташев на очной ставке уличал Рукавишникова, что в казаках он только 9 лет, а прежде был послан по грамоте из Казанского Приказа на переведенье в Азов, откуда в том же году бежал в Сызрань, где бургомистры и посадские люди Федор Жеребцов, Иван Чунин и другие, уведав о том, поймали его отослали к Кучуковскому коменданту, который сковавши его прислал в Москву в Казанский Приказ, а что учинено ему то побег, о том Карташев не знает;- что когда приговаривали Карташева к Войсковому Кругу к смерти, то Рукавишников тут был же;- что о неслушании указов и противодействии майору Воейкову он, Рукавишников, приказывал, в чем ссылался на бывшего в то время войсковым атаманом Федора Арапова, который такой их совет не принял и был за это сменен Рукавишниковым и единомышленниками, а вместо него выбран Иван Щербаков, который и доныне (в 1722 году) атаманом; что старшинам которые служат давно и верно на Яике, Его Императорскому Величеству (в том числе и бывший атаман Матвей Миронов) и которые удерживали Рукавишникова, он грозил смертною казнью и они, убоявшись, прикладывали руки к порожним столбцам, чтобы майора Воейкова не пустить и убить до смерти, а Матвей Миронов взять с своего двора в третьем часу ночи по приговору Рукавишникова и скаван;- что донощик Иван Елисеев казнен именно по наущению Рукавишникова чрез письмо его из Петербургу с казаками Савельем Рыскуновым, Петром Кажевниковым, Акимом Щербаковым и с Савельем Бизяновым, так- что как только эти казаки приехали на Яик, в феврале 1721 г., то на другой же день и был казнен Елисеев, «а той казни претиль многажды Никита (Трифонов) Бородин, чтоб его Елисеева не казнить, да и те казаки которые его поили, Мусатов и Старченок, говорили; ежели его, Елисеева, казнить, то б и их казнить, понеже-де за Елисеевым есть государево дело»;- что таковой де донощик, казак Афонасий Назаров, по его же наущению казне с Елисеевым в одном числе, за то, что доносил о измене Рукавишникова с единомышленниками,- что по его же письму из Петербурга закованы были старшина Василий Иванов (Мордвинкин), Иван Федоров и Василий Прытков, и как только прибыл Рукавишников из Петербурга на Яик, то старшину Василия Иванова Мордвинкина и казнили безвинного по его же совету, в чем запрешали старшина Никита Бородин с товарищи, а Иван Федоров и Василий Прытков освобождены с разрешением входа в войсковой Круг. Рукавишников остался при своем показании и прибавил, что только поручик Кустов приезжал при нем на Яик и читал в Кругу данную ему инструкцию, после чего при Кустове же атаманЩербаков с товарищи по совету всего войска, выбрали его Рукавишникова и при нем 50 казаков и с ними каракалпацких двух человек языков послали в Петербург, в Иностранную Коллегию, с челобитьем, чтобы ведала их та коллегия (не Астрахань) и чтобы для розыску быть на Яике не майору Воейкову, а прислать кого из Иностранной Коллегии;- что атаман Арапов сменен не им, а всем войском;- что к рукоприкладству никого не принуждал и что Матвей Миронов был взят в Круг не ночью, а днем, по совету Щербакова и всего авойска, и сковать его велели за непристойныя и непотребныя слова, а за какия- про то сведомы атаман и все войсковые люди;- что по приезде на Яик из Петербурга он застал старшину Василья Мордвинкина, Ивана Федорова и Василья Прыткова скованными по челобитью казака Трофима Филипова (Новинскова), а о чем челобитье, то явно на Яике, и по тому делу казнен Мордвинкин по совету всего Яицкого войска и атамана Щербакова, а он Рукавишников, самовольно казнить повеливал, в чем шлется на всех старшин и казаков. Другим поименованным в росписи донощика Карташева, кроме отсутствовавших, из Москвы предложены были теже вопросы, что и Рукавишникову. Есаул Иван Карпов сын (признанья не объяснено) 47 лет, сказался родившимся на Яике и приверстан в казаки в 1696 году при атамане Пр…е Семенове; доношение Карташева знает, потому что Карташев родился на Яике при нем; в приговоре к смертной казни Карташева, за побег из полка и оставлении знамени, участвовал; против Меркульева ничего не показал; против Рукавишникова тоже; о том, что казаки не пустили к себе майора Воейкова, только слышал после, а сам в том не участвовал, бывши в то время в отлучке, «в селе Воскреснском, которое выше Саратова, для своей нужды». Сказал ли донощик, Иван Елисеев, за собою слово в измене яицкиз казаков, о том Карпов не знает за отлучкою в калмыцкую орду для торгу, а по возвращении оттоль нашел Елисеева под караулом «»и атаман Щербаков, по совету всего войска и по вопросам, по своему казацкому обыкновению собрался в Круг, казнили его, расстреляли из пищали, за то, что он, Елисеев, называл Григория Меркульева и все Яицкое войско изменниками, и про то, по их обыкновению, о измене сысковано и ничего по правдам измены никакой не сыскалось, и о том есть в войсковой избе записка. И он, Карпов, тогда был есаулом и по приказу атаманскому и всего войска ружье для расстреливания оного Елисеева заряжал и, зарядя, отдал татарину, а как того татарина зовут, того сказать не упомнит, а Федора Рукавишникова в то число не было, а был в Петербурге. О деле по доносу Елисеева ничего не знает, Рукавишников ни в каком подосрении, в розыске и в каторгу сослан не был. Алексей Котельников (60 лет) родился на Яике, в казаки приверстан в 1682 году при атамане Прокопе Семенове, был в полону в разных ордах около тридцати лет и вышел из полону в 1714 году,- Петр Кожевников (38 лет) родился в Галицком еузде в вотчине князя Федора Алексеевича Голицына, отец был в той вотчине бобыль, пришел на Яик и приверстан в казаки в 1700 году атаманом Федором Петровым Семенниковым;- Федор Березин (50 лет) родилсяв башкирах от природного башкирца и завоеван яицкими казаками, записан в казаки в 1699 при атамане Осипе Валильевом Белоусове;- Андрей Яковлев Чинарев, по словам Карташева беглый драгун (27 лет), родился в Самаре от подьячего, на Яик пришел в 1706 году, при атамане Матвее Миронове. И казаки тоже, что Карпов; при чем Березин сказал, что во время приезда Воейкова на Яик был в калмыцкой орде, а во время казни Елисеева- в Казани и на Уфе за торговым промыслом; Чинарев- что был для этого же с Карповым в Воскресенском селе, а в казнь Елисеева- в калмыцкой орде, и в драгунах никогда не бывал. Что Чинарев был сын подьячего, так это видно из его письма в деле, несколько раз встречающегося; такой превосходной для того времени руки ни разу не встречается ни в подлинных постановлениях, ни в других бумагах, писавшихся в самой Государственной Военной коллегии. Казак Алексей Акимов Коновалов, знавший Карташева с детства и о котором в доносе его сказано, что написал от доносителя Карташева (вероятно в смысле его свидетеля) сказал, что о предложенном ему в известных уже нам допросных пунктах он ничего не знает, потому что был в то время в свийских походах с тогот года как взят Шлисельбург (Шлисельбург взят в 1702 году; значит Коновалов возвратившийся на Яик в 1721 году, был на внешней службе бессменно двадцать лет). Он показал себя 47 лет, из природных башкир и еще в малолетстве был завоеван казаками, а приверстан в службу при атамане Осипе Белоусове. Станичный атаман Иван Витошнов, 37 лет, родился на Яике, отец из пришлых, но откуда не знает; приверстан в казаки ….. 1702 г. при атамане Осипе Белоусове; сказал, что о вышеписанном ничего не ведает, а Рукавишников в подозрении и розыске не бывал и на каторгу не ссылался.
Шелудяк: УВВ 1869 №50 стр. 6, 7. Станичный есаул Петр Кочеров, 36 лет, отец пришлый из Самары дворцового села Рождественского, а он родился на Яике т приверстан в казаки одиннадцать лет, при атамане Федоре Семенникове, сказал тоже самое, что и Витошнов. Казаки: Тимофей Лоскутов, 40 лет (отец пришлый из г. Орла, а какого чину, не знает и ныне отец на Яике от казачей службы отставлен, а он приверстан в службу одновременно с Витошновым- при Белоусове); Григорий Фролов (36 лет, отец пришлый с русских городов, а откуда- не знает, ибо остался после отца в малолетстве); Григорий Яковлев Горшков (тех же лет, отец из пришлых, но откуда- не знает); Василий Михайлов (34 лет, отец пришлый с г. Самары, а каого чину- не ведает); татарин Тлюбетей Тавиев (сколько лет, не объяснено,- отец из пришлых с Крыму, а он приверстан в казаки назад тому шестьдесят лет при атамане Прокопье Семенове); Сидор Дурманов (55 лет, пришлый Самарского уезда из монастырской вотчины села Архангельского, в казаки приверстан тому 40 лет при том же атамане Семенове, Иван Васильевич Белоусов (48 лет, отец яицкий уроженец, а в казаки приверстан 16 лет от роду при том же атамане Семенове). Все отозвались совершенным неведением по причине отсутствия во время известных происшествий- кто по звериным промыслам, кто по торговле. Казак из татр Тлюбетей был тогда в Петербурге с Руквишниковым, а Иван Белоусов « на Сызране и на Самаре под караулом у оного майора Воейкова, по доношению соляного комиссара Василья Иванова в ответствовании по соляной продаже». Григорий Яковлев Горшков, кажется, не без задней мысли с похвальною скромностью отозвался об отце своем Якове (Якушке) Горшке, как мы скоро увидим. Этим и ограничился розыск над станичниками в Военной Коллегии, по поданной в ней именной росписи казака Карташева. Во время этих допросов в Военной Коллегии майор Воейков, который впоследствии,Ю как мы видели выше (*), уволен был от розыска «по яицкому делу», находился в Москве безотлучно по следующей, данной им подписке: !1722 года, июня в 1 день, в Государст. Воен Коллегии, казанского гарнизона майору Гавриле Михайлову сыну Воейкову Его Императорского Величества указ в том сказан, что ему без указу из оной Коллегии никуды с Москвы не съехать и по вся дни во оной Коллегии являтся; а буде он без указу Военной Коллегии куды съедет, и за что ему учинить указ по военному артикулу, чего он будет достоин; а стоит он на своем дворе под Девичьим монастырем, в Славыинской слободе, в приходе церкви Саввы освященного». В такой форме брались подписки в неотлучке. (*) – № 44 Уральск. войск. ведом. После допросов Рукавишников с товарищи снова подал 27 июля в Военную Коллегию доношение, в котором, объяснивши о последней ссылке Карташева на свидетелей; о допросе их в Военной Коллегии и что по оным никаких вин за ним и другими, на кого доносил Карташев, ни за кем не сыскалось, сказал: «по такому его Карташева ложному навету держимся в Москве безвинно, живучи, помираем голодною смертию, а домишки наши на Яике волею Божьей все погорели без остатку, а жены и дети наши без нас помирают також голодною смертию, понеже живут на пожарище без всякого приюту (**), а которое нам повелено окладное жалованье взят из казанских доходов, и оное жалованье до сего времени не взято, и в том на Яике имеют великую нужду». (**) – Это тот самый пожар 1722 года, обративший Яицкий городок в пепел, который Левшин и за ним другие писатели приписывают самим казакам, с тем, чтобы сжегши город уйти за море в киргизскую степь (!). Но об этом в своем месте. 1869-50-7 Казаки просили повелительного указа (и только тогда, после страшного пожара, а до этого вовсе не просили, но ждали розыску по доносу Карташева), чтобы их, за превеликим разорением, отпустит в домы до розыску, обязываясь подписками явиться к розыску.
Шелудяк: УВВ 1869 №51 стр. 4, 5, 6, 7. Но резолюции, собственно по этомй доношению, никакой не последовало и не без причины, ибо вслед за ним, 30 июля, получена в Военной Коллегии бумага из Казани от Кабинет-секретаря Алексея Макарова от 6 июня, следующего содержания: «В бытность Его Императорского Величества в Казани иноземцы, Кришполроммен с товариши, подали Его Императорскому Величеству челобитную, в которой написали, что они неправедно жестко были осуждены, и сидят за арестом третий год, и чтоб их из ареста свободить. И Его Величество указал тое челобитную для рассмотрения отослать в воинскую коллегию, и чтоб по оной учинена была скорая резолюция. Також объявлен здесь Его Величеству яицкий казак Федор Ревка, который из Яике в Станичной Избе сказал за собою Его Величества слово и дело. Чего для оного Ревка атаман Иван Щербаков с товарищи послал при отписке своей в Государственную Военную Коллегию. И в том помянутой Ревка распрашиван и для того оного казака Ревка с его расспросными речами и с атаманскою отпискою Его Величество указал послать в воинскую коллению, который и послан лейб-гвардии семеровского полку с капитаном Абрамом Шамардиным, и чтоб о том исследовано и учинено было решение и что о том учинено будет, о том писать впредь для ведома в кабинет Его Величества « (*). (*) – Это случилось в проезде Петра Великого средь Казань, во время путешествия его в Астрахань для персидского похода. Приложенная при этой бумаге кабинет-секретаря Макарова отписка с Яику атамана Щербакова, адресованная князю Менщикову, от 7 мая 1722 года, следующего содержания: «Всепресветлейшего державнейшего Императора и самодержца всероссийского Петра Великого, отца отечества, государя всемилостивейшего, светлейшими Римского и Российского государств, князю Его Императорского Величества верховному и тайному действительному советнику генерал-фельдмаршалу и кавалеру и государственной военной коллегии президенту, Александру Даниловичу с товарищи, заполныя реки Яику яицкие атаманы-казаки, атаман Иван Щербаков и все Яицкое войско челом бьют. «В нынешнем 722 году марта в 30 день, наш яицкий казак Федор Федоров сын Ревко пришел в станичную избу сказал за собою Императорского Величества слово и дело, при бытности казанского гарнизона Захарова полку майор Дмитрий Иванов сын Певцов, который приводил к присяге, да солдат бутырского полку Иван Калугин, который подал его Императорского Величества грамоту поспешную о присяге и мы яицкия войски слыше от оного казака Федора Ревко Императорского Величества слово и дело, взяв ево и посадили на цепь и держали под крепким караулом, и выбрав своих казаков станичного атамана Степана Васильева, да есаула Матвея Гордеева, да рядовых двух человек и послали в государственную военную коллегию и велели станичному атаману Степану Васильеву, да есаулу Матвею Гордееву с товарищи, всего четырем человекам, явитца и отписку подать и помянутого казака Федора Ревкова объявить в государственной военной коллегии светлейшему Римского и Российского государств князю Его Императорского Величества верховному и тайному действительному советнику генерал-фельдмаршалу и кавалеру и государственной военной коллегии президенту Александру Даниловичу Менщикову с товарищи». Полный титул Менщикова и на Яике был известен. По доставлении казака Федора Ревка (называется и Ревковым) в Казань, он на допросе, 4 июня, сказал: «В нынешнем 722 году марта в 30 день в городке Яике с станишную избу пришел казанского гарнизона при майоре Дмитрие Певцове, бутырского полку сержант Иван Калугин; Императорского Величества слово и дело за собою сказал такое тому назад с год и больше в городе Яике в станичной избе казак Иван Елисеев скал за собою его Императорского Величества слово и дело и за то он Иван взят был и держан под караулом и за караулом; он Иван Елисеев, всенародно о том слове и деле кричал неоднократно ж, и того городка атаман с товарищи его, Елисеева, послал за караулом с казаками того ж городка Игнатием Мусатовым, Гаврилом Старцовым при отписке в Казань к губернатору господину Салтыкову; и как его губернатору объявили и он Елисеев того ж часу ему губернатору подал письменное доношение и губернатор, господин Салтыков, его казака Ивана Елисеева и то его доношение и отписку и все при указе запечатав, отправил в Астрахань с теми ж яицкими казаками, Мусатовым и Старцевым, которые его, Елисеева, в Казань привезли; и оне-де Мусатов и Старцев потому его губернатора Салтыкова отправления в Астрахань не повезли, а привезли назад в городок Яик к атаману Ивану Щербакову. И той-де атаман Щербаков велел его казка Елисеева казнить, и потому-де его приказу казаки Елисеева застрелили из ружья; да и другого казака ж, Афанасья Назарова, который доносил на них в беглых солдатах и в других делах, в тож время вытащили из его Назарова и за тот донос застрелили ж, и вырыв одну яму зарыли обоих. А какое он, Елисеев, слово и дело сказывал о том Ревков не ведает; чтоб о том спросят помянутого атамана Щербакова и посыльных казаков Мусатова и Старцева и других, которые при том были, и те отправленыя от губернатора Салтыкова в Астрахане; к губернатору ж письма для подлинного свидетельства приказал взять к делу. Тако ж из того ж их городка пропадают мужеска и женска полу люди безвестно; а ныне вышел из полону из Хивы казак Иван Кулага и сказал в Станичной Избе при войске, что он Кулагин видел в Хиве того города Яику двух девок, а продали их казаки Никита Зевакин, Федор Силишин. И по той его Кулагина сказке оные Зевакин и Силишин держаны были за караулом и из-за-караулу свобождены без указу и без наказанья, в которой продаже на помянутого Силишина бьет челом тое девки мать и брат родные. И атаман Щербаков суда никокого не чинил. Тако ж старого атамана Матвея Миронова держит он Щербаков в тюрьме третий год, а за что, того никто не ведает; и он, Федор Ревко, видя такия напрасныя смертныя убийства и другия вышеписанныя причины для того и за собою сказал слово и дело его Императорского Величества; а больше того измены, бунту и ничего ни закем он, Ревко, не ведает. Вместе с бумагою статс-секретаря Макарова от 6 июня, поступил (30 июля)(*) в государственную военную коллегию и донощик, казак Федор Ревко. (*) – Бумага с казаком Ревко шла от Казани до Москвы 54 дня. Но при этом, нужно помнить, что тогда летний путь из Москвы на Волгу был еще единственный путь- прежний великокняжеский- в Золотую орду на Сарай, р. Москвой, Окой, Волгой. Так ехал и Петр Великий в 1722 году на Астрахань в Персидский поход. На вторичном допросе здесь он подтвердил, сказанное им в Казани, прибавив к тому, что года полтора назад Федор Рукавишников неоднократно в Кругу, при всем войске называл казака Трифона Филипова (Новинскова) изменником, браня всячески и говорил: и ты Царю изменник, возьму палку и прибью; а какая измена, того именно не говорил. И оной-де Новинсков покойного Ивана Елисеева в Кругу бил поленом смертным боем и голову испроломал», и что до сказания за собою слова и дела Ревко намерен был ехать в Москву с доносом, но ему воспрепятствовал Новинсков. После этого доноса Ревка посадили под крепкий караул при Военной Коллегии с приказанием держать с другими доносщиком, казаком Карташевым порознь «и вместе не пущать», и потребован был к допросу Рукавишников. Ревко, как видно далее из того же допроса ему в Коллегии, прищлый Костромского еузда Большой Усоли, попов сын, сошел от отца своего тому лет с двадцать и ходил по монастырям для прокормления по разным местам и пришел на Самару, где жил три года при церкви за дбячка, а оттуда пришел на Яик и был приписан в казаки при атамане Семенникове Ревко- грамотный и владел рукою весьма бойкою для того времени. Казак Федор Рукавишников, против извета на него казака Ревка, в допросе показал, что казака Новинскова (из пришлых) он знает, потому что Новинсков уже многие годы живет на Яике, а в 1720 г. был с ним в Петербурге в челобитчиках и в том же году, по возвращении на Яик выбран был от всего войска также в челобитчики в Казань к губернатору по розыскному делу с доносчиком Карташевым и бывшим атаманом Мироновым, который говорил непристойные слова, и дана была ему от войска заручная челобитная; но Новинсков, возвратясь из Казани, объявил ему Рукавишникову, что губернатору челобитной не подал. Об этом Рукавишников сказал войсковому атаману Федору Арапову. Арапов велел позвать Новинскова в Круг и спрашивал его, почему не подана губернатору челобитная? Новинсков отвечал, что отослал ее для подачи в Петербург с казанским солдатом и с кем именно, не показал; и тут Рукавишников действительно говорил ему, что этою неотдачею изменил он Его Императорскому Величеству и всему войску; другой же измены и бунту за Новинсковым он не знает.
Шелудяк: УВВ 1870 №1 стр. 4, 5 (7, 8, 9). 25 августа 1722 года по допросам Ревка и Рукавишникова состоялась в Военной Коллегии резолюция; определено было поручить расследование по доносу Ревка тому штаб-офицеру, который пошлется на Яик для розыска по доносу казака Карташева; Казаку Ревку давать кормовые деньги, по шести денег на день, с присылки его в Военную Коллегию по день отправления на Яик, в том внимании, что по сличении его доноса с делом является правда, и на том же основании освободить его из оков на поруки, посылая с ним по два караульных для отыскания в Москве поручителей (в деле нет подписки поручителей; значит он их не нашел, а к своим землякам бесполезно было бы обращаться). Между тем Рукавишников и товарищи-станичники 17 августа повторили свою просьбу, поданную в Военную Коллегию 27 июля, о выдаче войску окладного жалования, за которым они приехали в зимовой и легкой станицах (последняя с старшиною Витошновым, как нам уже известно), и об отпуске их до розыску на Яик в уважение того, что в страшный пожар на Яике они всего лишились и как сами они, так и жены с детьми, скитающиеся на пожарище без всякого приюта, с голоду помирают. Вскоре после сего доношения подал Карташев просьбу в Коллегию об освобождении его из оков на поруки с назначением к нему караульного солдата для охранения его (Ревко все-таки считал себя безопаснее, чем Карташев, и об этом не просил); а с тем вместе, или вслед за тем,- новое доношение на Рукавишникова с его злоумышленники все о том же (о противудействии Воейкову и казни Елисеева, Назарова и первостатейного старшины Мордвинкина). При этом Карташев объяснил, что до станичного атамана Витошнова и рядовых казаков-станичников, находившихся в то время в Москве, больше дело не касается и он за ними больше ничего не ведает. Значит, тут не входили в оговорку атаман Зимовой станицы Рукавишников, есаулы Карпов, Кочеров, Белоусов и подьячий Андрей Чинарев. Но обе просьбы, и станичников и Карташева, не были уважены; однакож по резолюции Военной Коллегии на 31-е августа было определено: «которые присланы в зимовой и легкой станицах и ныне обретаются в Москве атаманом Федору Рукавичникову и Ивану Витошнову со товарищи, да присланным из Преображенского приказу казакам Ивану Карташеву и Федоу Бахарю, да казаку Федору Ревку, который прислан из Казани, всего тридцати четырем человекам, выдать провианту против солдатских дач с сего числа на месяц и впредь по тому же давать пока они в Москве будут». И таким образом казаку Ревку, если только он действительно получал определенные ему кормовые по 6 денег на день, было несколько лучше других. Из росписи, значущийся тут в отпуске с исполнительной бумаги, видно, что оставшихся тогда в Москве станичников было на лицо в зимовой 16, в легкой 15 человек. До 7 сентября 1722 года дело по доносу казака Карташева не имело никакого движения в Государственной Военной Коллегии, а в этот день состоялась наконец резолюция, о запавшем назначении штаб-офицера для розыску на Яике, которою между прочим определялось:… «и ныне для того следствия и розыску послать казанского гарнизона, полковника Ивана Захарова, придать к нему из Военной Коллегии из заполошных (сверхкомплектных, в полку только числящихся), майора Якова Протасова, да астраханского гварнизона , капитана Никиту Коробова (нам уже известного, который прибыл из Астрахани в Преображенский Приказ с казаком Карташевым и Бахарем и разными другими колодниками) и велел им по тем Карташева доношениям и по отпискам на них же яицких казаков от майора Воейкова и на прочих Казанской и Астраханской губерний офицеров и дворян и приказных людей во всяком насилии и непорядках и во взятках, также и по доношению яицкого же казака Федора Ревка в убийстве казака же Ива Елисеева, который сказывал за собою Его Императорского Величества слово и дело, и от атамана Щербакова и от всего войска казнен, и в продаже в Хиву от казаков Никиты Зевакина и Федора Салишнина двух девок и в прочем, что по теме доношения касается; и для того их, Карташева скована за караулом, и из подлинных их доношений из дел обстоятельную выписку и, каким образом ему полковнику с оными офицеры во время того обыску поступать, учиняя инструкцию на основании прежнего приговора, состоявшегося июня 30 дня 721 году, послать к полковнику в Казань с вышеписанными штаб и обер-офицерры с указом, в котором написать, чтобы он полковник Захаров, получа тое инструкцию ехал на Яик без всякого мотчания; а для конвою, караулу и посылок дать ему полковнику из казанского гварнизона из драгунского полку по прежнему приговору июля 12 дня 722 году две роты драгун; а ежели такого числа за рассылками драгун дать будет не из чего, то дать бы одну роту драгун, а вместо другой роты дать из пехотных полков роту в полном комплекте с надлежащими офицерами, а до того по тому делу касается какое дело, а именно из губернии Казанской- казанского гварнизона поручика Ивана Иванова сына Наумова, унтер-офицера Филипа Черемисинова; капитана Дмитрия Кемецкого, поручика Егора Иванова сына Кроткова, фискала Михайла Путилова и оных веле выслать к нему, полковнику, в Казань, или Яик безо всякого продолжения на указанный срок по регламенту и о том, куда подлежит послать в коллегии промемории, а к губернатором и на Яик послушные указы, а в правительствующий сенат подать доношение, через которое требовать, дабы повелено было вышеописанному полковнику Захарову для помянутого розыску дать из Казани одного старого и пять человек молодых подьячих и одного заплечного мастера с двумя подмастерьями, без которых ему полковнику того розыску чинить не с кем и не возможно, ибо в том розыске касаются многие важные дела. Так же казанскому и астраханскому губернаторам подтверждено бы было из правительствующего сената указами, дабы вышеписанные царедворцы и приказные люди, которые по тем яицким делам являются во взятках и в обидах, высланы были к нему полковнику к ответам безо всякого умедления, чтобы за невысылкой оным в том розыске не учинилось какой остановки. А что по оному яицкому делу до майора и сызранского коменданта Гаврила Воейкова касается, и о том выписать особо немедленно…. Полковника Захарова привесть к присяге в Казани казанскому губернатору, а вышеписанным майору Протасову и капитану Коробову присягать в Военной Коллегии. А на отправление курьеров и на прогоны и на всякие нужоые расходы отправить к нему полковнику Захарову с вышеписанными офицерами сто рублей денег из Военной Коллегии…. А для той посылки выдать Его Императорского Величества окладное их жалование на год полковнику Захарову и конвою, и приказным Людем и прочим, кторые с ним отправлены будут в казаки из тамошних доходов….. Також и вышеписанных офицеров и с ним доносителей и прочих яицких станичных атаманов (и казаков) отправить ныне в Казань без всякого мотчания, для чего нанять или купить им судно из Кригс-Комисариата, а до Казани дать им конвой капральство солдат из московского гварнизона, которых по прибытии в Казань отдать в тамошний гварнизон в комплект, а на их места в московский гварнизон дать из новых рекрут, и для того тем в конвой отправленным выдать денежное жалованье на заслуженные месяцы сполна, да на дорогу денежного жалованья и провианту выдать на два месяца». ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ!!!
Шелудяк: УВВ 1870 № 44 стр.3, 4. В 1 номере Войсковых Ведомостей за текущий год, где в последний раз было помещено продолжение этой статьи, было сказано, что по доносу казаков Ревки и Карташева был командирован для расследования полковник Захаров. Сказавши о назначении полковника Захарова лейб-гвардии семеновскаго полка капитаном; мы увидим, что он еще не скоро отправился к месту назначения на Яик для розыску по известному уже доносу и приведем инструкцию, данную ему от государственной Военной коллегии по этому поручению. Инструкция эта была приготовлена еще полковнику Ергольскому, котораго назначили было для того же розыску по определению Военной коллегии на 30 июня 1721 года. Перед инструкцией изложен ход дела о назначении штаб-офицера на Яик для розыску (об этом мы скажем в своем месте) и за тем следуют пункты: 1. Получа сию инструкцию и что по сей инструкции порученныя ему (полковнику Захарову) дела отправлять по сущей правде, не тая никого, ниже посягая на кого, в том ученить ему присягу, по посланному указу к казанскому губернатору. 2. От казанского же губернатора по отправленному к нему из Военной коллегии указу требовать для конвою и караулу и разсылок две роты драгун, а ежели такого числа, за разсылками, драгун не будет, то одну роту драгун, а другую солдат с надлежащими офицеры; да для письма одного старого и пять человек молодых подьячих. 3. Против челобитья и жалоб яицких казаков всех офицеров, фискала и дворян и приказных людей сыскав в Казань, немедленно расспрашивать и буде они во взятках и прочих учиненных им яицким казакам неправдах во всем против их казацких жалоб повинятся, то их, на Яик не брав, велеть держать в Казани за крепким караулом; а дворы и животы их отписать на Его Императорское Величество и о решении их писать в Военную коллегию и из дела об них прислать экстракт. 4. А кто из них будет запираться, а будут ясныя на них в Казани улики, теми розыскивать. А буде кто по тому розыску дойдет до пытки, то и пытать накрепко, - а паче всего розыскивать фискалом Путиловым, на которого они бьют челом, что взял с них двести рублев. Ежели он в тех взятках приличится, того ж и другими и для чего они такия великия взятки брали, а дела не изследовали и не окончили. 5. А которые в тех взятках и в прочем будут запираться в Казани, об них исследовать и решить будет не возможно, и тех всем взять с собою на Яик, отписав именно все их пожитки. 6. Приехав на Яик, собрать атамана и всю старшину и казаков, объявить им посланную к ним на Военной коллегии грамоту (налагается вслед за сим) и потом в том, чтобы им праследования того дела и розыска и в прочем поступить со всякою верностию по сущей и по вящей правде, не чини никаких противностей, всех привесть к присяге и крестному целованию по приложенной при сей форме. 7. По доношениям доносителей, яицких казаков Ивана Карташева и Федора Ревка о измене, также и о смертном убивстве казака Ивана Елисеева, такие и по отпискам на них казаков майора Воейкова, равным же образом и по жалобам яицких атамана и казаков на майора Воейкова и на прочих офицеров и дворян и прикладных людей во взятках и в прочем во всем против вышенаписаннаго приговору сыскивать и розыскивать немедленно; а кто дойдет до пытки, тех пытать на крепко. 8. Буде, паче всякого чаяния, из яицких атаманов и казаков приличится кто в какой измене и в прочих воровствах, тех держать за крепких караулом и об винах их писать в Военную коллегию обстоятельно и прислать их дела об оных экстракт, чрез нарочнаго курьера. 9. Таким же образом учинить и о тех, кои по жалобам яицких казаков приличатся во взятках и в прочих учиненных им противностях. 10. Вышенаписанныя яицкия дела, по которым надлежать следовать и розыскивать, отправлены из Военной коллегии с канцеляристом Ильею Тарабыниным, которому быть при вас до окончания того розыску и до возвращения вашего с Яику, и для того казанских подъячих подчинить ему. 11. Да вам же всех яицких казаков пересмотреть на лицо по имянно; також и об отлучных справиться и обо всех казаках и о прочих всяких пришлых людях у атамана и у старшины, взять за их руками полдинную ведомость и имянные всем списки и от каждого человека сказки: кто от куда родом и сколь давно на Яике живут они или отцы и деды, и из за кого пришли и в котором году именно. Я чтоб каждый о том сказал сущую правду, того ради напредь публиковать указом, ежели кто скажет неправду, тако ж и атаман и старшина кого утаят и не так напишут, как истина есть, и за то казнены будут смертию, а кто в том на них донесет и их неправду уличить, и те взысканы будут Его Импереторскаго Величества превысокою милостию. 12. По таком смотре сделать им именной список по годно и тот список за своею рукою прислать в Военную коллегию немедленно. А буде явятся беглые драгуны, солдаты, пушкари и прочие служилые люди и тем чинить указ по военному артикулу. 13. А чтоб впредь они, казаки, никаких пришлых людей не принимали, о том им всем запретить под смертною казнию, а ежели кто на них в том донесет, и тем обещать Его Императорскаго Величества милость и награждение. 14. Окончав розыск и учиняя оной разбор, обо всех своих делах прислать список с нарочным курьером, а самому ожидать на Яике из Военной коллегии указу. 15. Между тем каким образом и коего числа в Казани дела начнутся и решатся и котораго числа из Казани на Яик поедете и к Яику прибудете и что будет в розысках и прочих делах чиниться, писать в Военную коллегию чрез нарочных курьеров. 16. На отправление курьеров, на прогоны и прочие нужные расходы отправлено из Военной коллегии триста рублев денег, которые держать с запискою и с росписками именно, а бумагу и чернила, и свечи, и дрова брать в Казани от губернатора, а на Яике из войсковой избы. 17. Для отправления курьеров и прочих нужд по тракту от Казани до Яику подставы (не разобрано) по двенадцати лощадей. 18. На Яике для себя и конвоя, и приказных людям, и для драгун квартиры (требовать) по своему разсмотрению. 19. Которые будут из Казани отправлены на Яик в конвое драгуны и солдаты и тех велят на Яике кормить яицким казакам с запискою с росписками, для известия им иметь записную тетрадь; а им, казакам, объявить, во что тот кошт станет и то доправлено будет на виноватых. В прочем во всем чинить по сей инструкции, как в вышеписанных Военной коллегии приговорах и вышепоказанных пунктах изъяснено, и притом поступать по сущей правде, не наровя, ниже поягая на кого со всякою надлежащею ревностию, так честным и заслуженным добрым офицером надлежит под опасением военного суде. Эту инструкцию подписали: Александр Меньшиков, Лефорти и еще трое. Передана она была майору Протасову, для доставления Захарову в Казань, чрез месяц, 23 октября. Об этом назначении полковника Захарова с майором Протасовым и капитаном Коробовым, равно о данной инструкции Захарову, послан был из Военной коллегии на Яик войсковому атаману Герасиму Погадаеву (* Как нам известно уже, Герасим Погадаев, по заявлению доносителя Карташева, был из советников Меркульева) и всему яицкому войску длинный послушный, или повелительный указ (грамота), от 9 октября 1722 года, в котором изложен ход дела по доносам Карташева, Елисеева, Назарова и Ревка и о не состоявшихся по ним назначениях на Яик чиновников для производства розыску. Мы не приводим здесь этого указа потому, что в нем нет ничего нам не известнаго. Указ заключается следующими словами: « и как вам ся наша императорскаго величества грамота придет, а полковник и лейб-гвардии нашего семеновскаго полку, капитан Захаров с товарищи на Яик приедут, и вам бы, атаману и казака, быть им во всем послушным без всякаго прекословия», В инструкции, данной розыскной комиссии полковника Захарова, и в определении Военной коллегии, на основании котораго дана эта инструкция, мы усматриваем, что на действия казанских и астраханских офицеров, дворян и приказных людей, особенно же фискала Путилова, в разных насилиях, непорядках и в великих взятках во время розыска их по «яицкому делу» обращено было самое строгое внимание (фискал считался во времена Петра Великаго важным должностным лицом, оком государевым по всем провинциям, куда достигали действия фискала); их велено губернаторам казанскому и астраханскому всех сыскать и немедленно отправить к Захарову в Казань или на Яик в случае отъезда туда комиссии) и испрашивать содействие в этом у Правительствующаго Сената; а при розыске, если дойдет до пыток, то пытать накрепко Велено пытать и казаков, когда дело и у них дойдет до этого; но пред тем вделана в инструкции оговорка: «буде паче всякаго чаяния» (см. пун.8 инструкции). И Захаров действительно строго повел это дело. В числе подлежащих розыску была важная личность, князь Федор Сухарев, определенный потом указом самаго Правительствующего Сената к корабельным лесам и судам и другим делам (в Казани в то время строились суда под начальством знаменитаго верностью деньщика царскаго Румянцева действовавшаго тут по именному указу Петра Великаго). Захаров, живший во время состоявшагося об нем назначения и до самого отъезда с комиссией в Казани, взял Сухарева под арест, описав и конфисковав его имущество, и лишь для необходимых занятий отпускал его к должности за постоянным караулом из четырех солдат и не хотел отдать на поруки и самаго Румянцева, ибо Сухарев де «как в прежним делах корабельных лесов, так и к нынешним судовым строениям на все в расход деньги держал, которых чрез него не малыя тысячи произошло…. И ежели он, Сухарев полковником Захаровым взят будет на Яик, то те суда и другия дела всеконечно остановятся и интерес императорской многой пропадет». По доношению об этом казанскаго вице-губернаторя, Кудрявцева, заведывавшаго и корабельной канцеляриею, хотя Военная коллегия и написала Захарову отдать Сухарева на поруки «буде наюите прежнаго дела, которое показано на него от яицких казаков во взятках до него не касается», но Захаров неуклонно требовал его с собою на Яик для очных ставок и 22 февраля 1723 г. и до этого тянул его за собою чрез караул и чрез прапорщика Скрябина. Наконея Сухарев подал на Высочайшее имя просьбу, в которой объявил, что он был уже в разспросе у Захарова и сказал, что «таких- великих взяток никогда с яицких казаков не имывал; только де когда казаки приезжают в Казань, в каждом годе, и по древнему своему обычаю приваживали с Яику в Казань в гостинцы рыбу и прочее харчевое приказным людям, и к нему, Сухареву, рыбы по малому числу из воли своей, а не из какой неволи и не по запросу его приносили, а например, против покупной цены года – в два и больше рублев на десять, за что он Сухарев казаков в бытность их в Казани поил и кормил». Сухарев тут между прочим говорит: « я раб ваш от них (Захарова и Протасова) турбациею арестован и шпага снята с меня безвинно». Вице-Губернатор Кудрявцев представил эту челобитную Сухарева, 27 февраля 1723 года, в Военную коллегию при новом донесении о важности поста, занятого тогда Сухаревым, для интересов Его Величества «для того, что без него Сухарева никто другие в том отповеди дать не могут…. дабы по неправым их полковника (Захарова) и майора (Протасова) доношениям, чтоб мне чего напрасно в вину не причлось», прибавлял вице губернатор в заключении своего донесения. На это Военная коллегия, 22 марта, снова велела написать Захарову: «ежели против прежняго важности не покахется, или как он Сухарев в прошении показал, не уличен, отдать его по прежнему на росписку; а буде против прежняго более важность показана и не так как он в прошении написал, послать его на Яик под караулом или за поруки, кому можно верить». Но это подтверждение Военной коллегии ея прежняго распоряжения не застало уже Захарова в Казани, по крайней мере на него нет никакого ответа, и надобно думать, что Захаров и на этот раз не уступил дьяка Сухарева по делу судостроения в Казани. Вообще по делу о разных насилиях, непорядках и великих взятках с казаков, во время розысков казанскими и астраханскими офицерами, дворянами и приказными людьми, мы скажем когда нибудь после, особо, как уже раз и обещали читателю
Шелудяк: УВВ 1870 № 47 стр.2, 3, 4. (Из дела по доносам казака Ивана Карташева) Ма оставили в 1722 году, в Москве, казаков, остановленных там по доносам казака Ивана Карташева, в числе двух станичных атаманов (зимовой- -Федор Михайлов Рукавишников и легкой – Иван Иванов Витошнов), трех есаулов, одного станичнаго подъячаго (Андрей Яковлев Чинарев), у котораго, как мы сказали уже раз, был такой превосходный для того времени почерк, какого нет ни в одной из бумаг, составляющих подлинное дело, дающее нам печатаемые здесь материалы (а тут, в деле много разных почерков и в доносениях из губернских городов, и собственнаго делопроизводства Государственно Военной коллегии и из других столичных присутственных мест) и 25 рядовых казаков, - всего в числе 31 станичника, из которых трое отпущены были на родину; - сверх того, арестованных доносчиков, Карташева и Ревка, и Федора Бахаря, завиненнаго Карташевым по делу об убийстве войсковаго атамана Белоусова. И сказали мы тогда же (*), что Государственная Военная коллегия, 7 сентября 1722 г., решила отправить их на Яик с майором Протасовым и капитаном Коробовым, с капральским караулом, на струге, который купить или нанять из Кресс-Коммисариата до Казани, откуда находившийся в тамошнем гарнизоне полковник Захаров должен был последовать на Яик с двумя драгунскими ротами, или же с одною драгунскою и с одною пехотною, в полном комплекте (**) . (*) - «Войсковые Ведомости» 1870 года № 1. (**) - В последствии видно, что полковник Захаров отправился на Яик с драгунскою и пехотною ротами. Тогдашний состав рот, как видно из дела. Был следующий: драгунский – капитан, поручик, прапорщик, вахмистр, каптенармус, подпрапорщик, квартермистр, капралов и рядовых 96, неслужащих 24, - все 127; в пехотной – теже чины с прибавлением подпоручика, вместо вахмистра – сержант, а рядовых 150, - всего с 24 неслужащими 182. Сверх того, деньщиков у полковника Захарова 6, у майора Протасова 3, а у ротных офицеров деньщики из комплекта рот. «Порциона и рационы, в чужой земле, а в своей только рационы давать надлежит полковому штабу от кавалерии и от инфантерии» (за тем следуют цифры, не особенно поражающие современное воображение русскаго офицера). Порцион состоял в день: 2 ф. хлеба, фунт мяса, 2 чарка вина, пива 1 гарнц, в месяц 2 ф.соли и 1,5 гарнца круп. На этой порции разчитана и дача денег. Рацион – из 2 гарнцев овса, 16 ф. сена, 2 гарн. сечки и 1 сноп соломы.) . Определен быы им солдатский паев, караула денежное жалование и провиант до Казани на два месяца, - полковнику Захарову с майором Протасовым и капитаном Коробовым, на отправление курьеров, на погоды и на всякие нужные расходы выдать сто рублев денег из Военной коллегии, а окладного жалованья им, конвойным ротам и приказным людям, на год, а до того привести подковника Захарова в Казани чрез губернатора, а Протасова и Коробова в Москве, в Военной коллегии, к присяге. Хотя в этом приговор, о приводе к присяге, не было упомянуто о казаках=станичниках, но их в один день с Протасовым и Коробовым, привели к присяге в Военной коллегии (эта присяга последовала почти чрез месяц после приговора об ней). « Роспись, которые были у присяги яицкие казаки, а именно: октября 5 числа 1722 году,» показывает, что в числе 28 станичников было 5 грамотных казаков, которые и росписались за всех других своих товарищей, а в том числе и за двух атаманов с тремя есаулами, так как эти почтенные лица были не грамотны. Как и самый войсковой атаман их тогдашний, Герасим Погадаев, и бывший прежде войсковой атаман – сам Григорий Меркульев (***). (***) - Из дела видно, что осенью 1722 годы бал войсковым атаманом Погадаев, а в половине декабря снова Меркульев. Выборы войсковых атаманов были каждогодные: надо полагать, что они производились в сбор войска к багренью (хотя тогда Уральск был единственным оседлым селением у казаков, но зажиточные из них зимовали со скотом в хуторах). В числе присягавших значится и казак из татар Тлюнбет )за него приложена нынешняя киргиская тамга, или что-то в роде тамги, и затем подписано:»к сей росписи вместо Тлюнбета татарина по ево велению Федор (казак-станичник) Березин знамя подписал (*). (*) - Для любопытства приводим «присягу, по которой надлежит присягать Яицким атаманам и казакам» «Я (имя) обещаюсь всемогущим Богом, пред святым Его евангелием, верно, что мне по указу Всеяресветлейшаго и державнейшаго Петра Великаго, Императора и Самодержца Всероссийскаго, Государя нашего всемилостивейшаго, по данной из Государственной Военной коллегии полковнику и семеновскому лейб-гварлии капитану господину Захарову с товарищи инструкции в деле, по которое они на Яик отправлять имеют, поступать со всякою верностью и с добрым послушанием, как Его Императорскаго Величества всеподданнейшему и верному рабу надлежит, не чиня ни в чем ни малой противности делом и словом и ниже мыслию, и должен осад и во всяких случаях интерес Его И.В. и государства престерегать, одранять и извещать, что тротивное услышу, и все вредное отвращать, а о злодеях объявлять и их сыс кивать, не щадя живота своего и все прочее, что к пользе Его Величества и его государства, чинить по доброй христианской совести без обману и лукавству, как должен ответ дать в день судный, в чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же…» и .т.д. Надобно полагать, что и мулла был в Москве, потому что, как сказано, присягал и казак-татрин Тлюнбет. Арестованным же казакам, двоим доносчикам и Бахарю, присяги не было дано. Кригс-Коммисариат, получив от Военной коллегии промеморию об отпуске определенных ею майору Протасову и прочим денег (окладное жалованье полковнику Захарову и конвою назначено выдать из казанских доходов) и имея в основании царский указ и распоряжение пленипотенциар-кригс-комисара князя Якова Федоровича Долгорукова, по которому заполочным офицерам можно было производить окладное жалованье, и то лишь в пол-окладах, только тем, которые поместий и вотчин не имеют, между тем у Протасова оказались 16 дворов крестьянских, отозвался Военной коллегии, 20 сентября, что деньги выдать ему следует из штатс-конторы и «на счет той губернии, при которых полках он был» (Протасов числился в Киевском гарнизоне), - что струга для отправки казаков и прочих нет в коммисариате, а если и есть суда, то они покупаны по указу Военной же коллегии для перевоза мундира и амуниции в Н..овой корпус, и что ни на какую дачу ни Протасову, ни Коробову и на покупку судна денег комиссариат ни откуда не прислано. По справке оказалось, что в Государственной Военной коллегии денег на лицо всего на все 10 рублев, 11 алтын, 4 деньги Потребована была справка из кригс-коммисариата, сколько тас состоит в наличности «из присланных денег на дачу донским казакам;» - оказалось таковых, в 22 сентября, 6393 р. 20 к. Затем приговором 24 числа назначено было полковнику Захарову на курьеров и другия прилучающиеся нужды триста руб. (вместо 100 р.) в том внимание, что без них ему при оном яицком розыске обойтись будет не возможно, и предписано уригс-коммисариату выдать их майору Протасову из вычетных, на содержание Военной коллегии определенных денег (**), а израсходовано в 1721 г. в жалованье служащим в Военной коллегии 10151 р.80к. с деньгою президента оной коллегии его светлости генерал-фельдмаршала князя Александра Даниловаича Меньшикова канцелярскому штату, который штат велено числить при Военной коллегии 1415 руб., «в канцелярию его же светлости на всякие прилучившие расходы» 2000 руб., на строение Военной коллегии 3000 руб. и еще других расходов 605 р. 88 коп., итого 17172 руб. 68 коп. с деньгою, и в 1722 году и те же предметы 17941 р.4,5 коп., в том числе на строение Военной коллегии 6000 руб., а в оба года 35113 р. 73 коп., так что дефицит гораздо превышал весь приход обоих годов, не считая жалования, которое делано было выдать чиновникам коллегии занимавшихся в 1722 г. делами в Петербурге. (**) - Эта сумма, вычетных денег, как видно дальше в деле, составлялась из вычетов «за отъезд в домы с штаб и обер-офицеров», - за временные отпуски по домашним надобностям.) Но кригс-коммисариат 9 октября донес, что «выдать не из чего», и представить при этом приходо-расходы этой суммы за 1721 и 1722 годы. Оказывается, что вычетной суммы за отпуски поступило в Коммисариат из разных мест в 1721 году 7383р. 43к. и в 1722г. столько же, итого, в оба года 15766 р. 86 к.(* сведений полных за 1722 г. в Комиссариат еще не было и он принял цифру поступления вычетной суммы за тот год равную 1721 г., хотя и утверждал, что за сильным выкомандированием войск (в персидский поход) она должна была меньше. Приводим здесь цифры собственно для того, чтобы видеть, что на Военную коллегию, преобразовавшуюся потом почти чрез столетие в Военное министерство расходовалось тогда, не считая денег, каждогодно откладывавшихся на постройку здания коллегии около 12-14000 руб.) Получивши этот ответ, Военная коллегия на другой же день постановила лаконический приговор, велит Коммисариату выдать майору Протасову означенные 300 р. Из наличных денег, а их пополнить после из вычетных за отпуски, когда поступят на приход. Тем не менее деньги, по определению коллегии на 7 сентября, майор Протасов получил лишь 17 октября и то после переписки, последовавшей даже и за лаконическим приговором. Интересно, что со всеми по этому указами, примемориями и доношениями прогуливался из места в место (были сношения и с Штатс-конторою) сам майор Протасов лично. «Московская губерния» (значится так присутственное место, - штаб и нынешнее военное управление) донесла Военной коллегии, что наряжены и посланы определенные для сопровождения казаков караульные 12 драгун и столько же пехотных солдат, но получивши их, Протасов принес жалобное донесение, что караульные «без ружья, и без мундиру, и без амуниции». О снабжении их всем этим, также порохом и свинцом, произошла переписка с московским губернатором и артилерийским начальством. Между тем станичный атаман Федор Рукавишников, сообразивши предстоявшее полковнику Захарову с его свитою и всем конвоем крайне затруднение снабжаться на Яике провиантом, особенно после известнаго уже нам пожара, уничтожившим в 1722 году весь Уральск, заявил с своими станичниками Военной коллегии, что у них на Яике приготовленнаго провианта не бывает, так как они хлеба не сеют, а от прилежащих городов живут в дальнем разстоянии и ходить за хлебными припасами по месяцу и по два с великим трудом, и к тому же, как они донесли Военной коллегии, волею Божией жилища их и хлебные припасы и всякая рухлядь погорела без остатку и находятся казаки в такой великой крайности и голоде, что жен и детей своих принуждены высылать для прокормления «на прилежащие города». По этому заявлению Военная коллегия распорядилась, чтобы конвойным ротам и Захарову, со свитою, при отправлении из Казани, выдано было провианту на 4 месяца и впредь высылался бы им таковой на Яик из Казани же или из Самары, казакам же, при отправке их из Москвы на 2 месяца. В том же октябре месяце в последовавшем (от обер-секретаря) докладе Военной коллегии предложены были, между прочим, вопросы: 1. «О разборе и о высылке на Яик казаков пришлых, крестьян и других чинов, с котораго году разбор начинать?» 2. «Ежели яицкие казаки полковника Захарова по розыску на Яик не пустят, и с ними что делать?» На сделанное по этому докладу представление Военной коллегии, Правительствующий Сенат от 30 октября 1722 г. указал, что если его, полковника Захарова на Яик для того розыску не пустят, то доносить о том немедленно Государю, в Сенат и в Военную коллегию, если же этого не будет, то произведи изследование и розыск об яицких казаках, донести о его окончании в Военную коллеги., а между тем, в ожидании указа на это донесение сделать перепись всем мужска пола на Яике «и хотя у казаков какие беглые солдаты и прочих чинов, и крестьяне чьи явятся, и им велеть у них служить по прежнему «до указу в тех же местах, кто где жил», а 31 октября послан об этом из Военной коллегии Захарову указ и на Яик послушная грамота (*) (*) - В деле имеется указ Сената (от 30 октября) лишь в копии , а на обороте соледней страницы в копии же пометка: «а понеже каким образом в переписи пришлых с донскими казаками ныне учинить, того в сем указе не написано; того ради требовать из Правительствующаго сената о том указа доношением с прежняго о том поданнаго доношения же.» Из дела же видно, что когда капитан Коробов привез в Москву колодников, то в то время были там колодники с Дону, не известно по какому делу; но если Военная коллегия делила представления в сенат, как говорится здесь о переписи пришлых у донских казаков, то надобно полагать что и на Дону были какие нибудь изветы, что-нибудь в роде Карташавскаго. Приговором коллегия по этому случаю велено объяснить в послушной грамоте казакам (которую послать с особым офицером из московского гарнизона), что перепись назначена для пользы всего яицкаго войска, так как жалованье отпускается ему по прежнему только на 600 человек, за неизвестностью подлиннаго числа казаков, о после де переписи жалованья будет производиться на наличное число, - что розыск велено сделать по челобитью всего яицкаго войска «и по неже Его Императорскому Величеству ведомо учинить… от разных посылов на Яик из Казанской и Астраханской губерний учинилось яицкому войску многая обида и разорение, того ради Его Императорское Величество всемилостивейшее милосердуя к всему яицкому войску, указом отправить на Яик вышепомянутаго полковника Захарова (**)и ежели он, Карташев, явится винен, велено его на Яике казнить смертью, чтобы атаман и все яицкое войско взирая на такое к ним Егор Императорскаго Величества милосердие, в том розыску и переписи показали свою верность, и ежели каких знают возмутителей и воров, чтоб таких взяв, держали окован, за верным караулом до приезда к ним полковника Захарова, и о том бы к нему в Казань писали и на сию грамоту ответствовали чрез сего посланнаго к ним офицера немедленно.» (**) - Впоследствии мы увидим, что когда назначался розыск на Яик, то при этом Захарова и в виде Военной коллегии не было, и о предстоявшем там розыске едва ли и знал Государь)….
Шелудяк: УКВ 1870 № 48 стр. 3, 4. (Из дела по доносам казака Ивана Карташева) Послушной грамоты Яицкаго войску, по вышеприведенному приговору Государственной Военной коллегии, так и всех других бумаг тех времен, не говоря уже о прежних, не сохранилось в Уральском войске. Донося коллегии о получении этой грамоты, от 17 декабря, бывший в то время войсковой атаман Григорий Меркульев писал: «во всем верное известие показать желаем, как прибудет к нам полковник Захаров, а при Яицком войске возмутителей и воров не явилось, а доноситель Карташев на кого и на сколько человек покажет и какое дело, о том мы Яицким войском не известны.» Еще гораздо впереди, за 40 листов до вышеозначеннаго доклада обер-секретаря и сделанного по этому докладу представления Военной коллегии в Правительствующий Сенат, рядом с присяжным листом казаков, сохранился в деле черновой проект приговора коллегии, в октябре месяце с пробелом для числа, следующаго содержания: «понеже по доношению яицкаго казака Каташева касается до всех яицких казаков дело, того ради, когда майор Протасов и капитан Коробов на судно со всем уберутся, тогда у всех казаков ружье отобрать и посадить за караулом: атамана Федора рукавишникова, есаула Ивана Карцова, Алексея Котельникова, Петра Кожевникова, Андрея Чинарева (станичный дьяк), Федора Березина, Алексея Тимофеева (Сапожников), Алексея Антипьева (Азовскова), Акима Иванова (такого в числе станичников не было, а был Алексей Акимов Коновалов), Петра Прокофьева (Гладов), Прокофья Трифонова (Новинсков) и Ивана Кузьмина (такого тоже не было) – всего 12 человек, «на которых доноситель именно показал подозрение, сковать, пока они в том деле очистятся и о том им, майору и капитану, дать особливой указ.» Этот проект подписан обер-секретарем Алексеем Волковым, но потом подпись зачеркнута; а на обороте его рукою, почерком которым писаны почти все черновыя исполнения по приговорам Военной коллегии, отмечено: «тайную по сему делу инструкцию и с приговором взял секретарь Семен Попов, декабря 12 дня 1723 года, и потом объявил, что тое инструкцию и с приговором отдал он обер-секретарю господину Волкову того числа, который оную хотел положить в свой кабинет.» Как увидим ниже, тот приговор с особливым указом майору и капитану состоялся, был своевременно исполнен и потом более чем через год взят из дела не известно для какой цели. Наконец дан был и струг. Но Протасов и Коробов вошли 15 октября с представлением в Военную коллегию, что струг хотя и дан, а кормщика и гребцов и денег на случай починки судна не дано, и что велено везти только доносителей скованными, а атамана и казаков в какой силе содержать – за караулом ли или без караулу, не объяснено (в инструкции), без караула же содержать их они опасаются, чтобы не ушли, так как до них касаются-де важныя дела: и если повелено будет содержать их под караулом, то таким малым конвоем, какой на них дан, сделать этого нельзя. Военная коллегия, на другой же день разрешив производить расходы на означенные предметы из 300р., отпущенных Протасову для передачи полковнику Захарову, умолчала о состоявшемся приговоре и ничего не ответила о том в какую силу держать казаков в пути, так как предположила обезоружить и сковать казаков, когда Протасов и Коробов на судно совсем уберутся; и только из приговора ся уже на 2 ноября 1722 г. видно, что казаки отправлены из Москвы 30 октября, всего 34 (*)человека, и из них те, которых Карташев на Яике в воровстве обличить хотел, скованы (по всей вероятности вышеназванные 12 человек в главе с Рукавишниковым, а прочие просто за караулом, но надобно полагать, что и последние были или скованы же, или в колодках, потому что все они назывались колодниками в донесениях как Протасова и Коробова с пути следоваия, так и Захарова о прибытия их в Казань. (*) - по присяжному листу станичников, их было только 28, трое отпущены в домы, но они числились в наличии вероятно потому, что на станичников отпускалось по 4 деньги в сутки и по солдатскому пайку.) Протасов и Коробов «с колодниками, яицкими казаками» доехали на струге до Коломны, а оттуда на подводах чрез Нижний Новгород, в первых числах декабря 1722 г. приехали к полковнику Захарову в Казань, где и открылись действия их розыскной комиссии; но из лиц, подлежащих розыску за взятки с яицких казаков, они там, кроме дьяка Сухарева, никого не нашли и потом, как видно из дела, не раньше марта 1723 года отправились с конвоем из двух рот на Яик. Когда прибыл Захаров на Яик, не известно; известно только нам из начала настоящей статьи, что перепись там начал он уже 30 сентября того года (она продолжалась и в ноябре 1724 г.) и так как согласно вышеупомянутому нами указу Правительствующаго Сената (от 30 октября 1722 года) он должен был сперва сделать розыск, об окончании котораго донести Военной коллегии и уже в ожидании указа на это донесение приступить к переписи, то может быть он и до 30 сентября произвел розыск, что впрочем трудно принять за верное, потому что хотя в это время почти все казаки жили в одном Уральске (**), по крайней мере весною и летом, и только некоторые весьма зажиточные могли пребывать зимою в хуторах (зимовьях) для скотоводства, но в весну и половину лета все войско, как и теперь, находилось на севрюжьем рыболовстве, а потом казаки огромною станицею, до тысячи и более человек, отъезжали непременно и каждогодно на два месяца и более с рыбою и рухлядью на Волгу за хлебом и другим необходимым в их быту товаром, без чего существование их было не возможно, так как сами хлеба они не сеяли, мануфактуры, как и доселе, и заводов не было, - не было и нужнаго им лесного материала, а с Волги к ним, за опасением от каракалпаков и киргизов, тогда не ездили. (**) - Тогда на всем Яике только и было селений – Уральск и не принадлежащий еще в то время войску Яицкому Гурьев; не было ни Оренбурга и ни одного из нынешних форпостов, заселение которых началось Неплюевым в половине прошлого столетия. Притом, указ, как оказывается, последовал из Военной коллегии, по означенному розыску в 1725 году. Как бы то ни было, когда начал Захаров и кончил розыск на Яике, из имеющихся у нас материалов не известно; видно только, что и после смерти Петра Великаго, в 1725 и даже в 1726 году он был там, а из заголовка его переписной книги, которой у нас к сожалению нет, видно, что перепись продолжалась и в 1724 году. (*) (*) - Из поданной в Военную коллегию в 1736 г. бывшим в 17…г. войсковым атаманом Никитою Бородиным просьбы о награждение его жалованием за полонное в Хиве терпение (из экспедиции Бековича), № 31 Войск. Вед. 1869 г. Книга, из которой мы извлекаем материалы для печатаемой статьи (дело по доносу казака Ивана Карташева на атамана Меркульева), озаглавлена: «Яицкое следственное дело полковником Захаровым и Ергольским 722 г.» (№8, Секретное повытье). Но нам уже известно, что и назначение Ергольскаго для этого дела не состоялось, а Захаров в 1722 году его не производил. Поэтому надо полагать, что следственное дело, собственно Захаровым произведенное, должно составлять другую книгу, а может быть и не одну. Чем закончился розыск полковника Захарова по доносу казака Карташева на войсковаго атамана Григорья Меркульева и его сторонников? Карташев донес в 1718 году на них (главное на Меркульева), что князь Меньшиков (президент Военной коллегии) просил о возвращении ему его крестьян, бежавших на Яик, но казаки (разумеется Меркульев с сторонниками) на указ им об этом их не отдали, - что осенью 1717 г. посланы были в Хиву 4 татарина, не известно для чего, (выставленные Карташевым свидетели не подтвердили, хотя и было для чего посылать тогда в Хиву – там было в плену целых 1500 казаков из экспедиции Бековича), - о переписи войска (для остальной посылки 400 казаков в отряд Бековича, в число определенных Петром Великим 1500 человек, и на службу в войско, как ответил Меркульев), - о словах сторонников Меркульева «мы-де найдем-де и другую воду» (выставленные Карташевым свидетели не подтвердили), - об обыске его, Карташева, на дороге, когда он поехал в Казань с доносом (также не подтвердили), - о намерении убить двоих станичных казаков (тоже), - в угрозах смертию тому, кто поедет с доносом правительству (тоже не доказано). Что вытребовано было, по этому доносу, для розыску в Казань 37 человек с Яику, - что послан был потом для сего же на Яик из Казани поручик Кротков, - что главные прикосновенные к делу отосланы были в Петербурге, в Преображенский приказ, а оттуда чрез Астрахань на Яик уже колодниками (с поручиком Кустовым), и поручено майору Воейкову отправиться туда для новаго розыску, так это следует отнести ни к чему другому, как к нанесенной могущественному князю Менщикову обид казаками, что не отдали ему его беглых крестьян, хотя на это казаки основательно для того времени отвечали, что прежде чем отдавать беглых, они послали к Государю депутацию с челобитною за разрешением о том, с котораго года кого из пришлых в отдачу отдавать, так как из таких пришлых особенно в конце 17 столетия, и все войско Яицкое составилось. Полковнику Захарову указано Военною коллегией как мы видели, что «ежели он, Карташев, явится в чем винен, велено его на Яике казнить смертию». Вероятно он и казнен, потому что новаго по его азначенному доносу на меркульева с сторонниками ничего не мог добыть Захаров на Яике, а Меркульев утвержден, в 1723 году в войсковых атаманах грамотою; Карташев же, если бы остался вживых, заявил бы себя снова, но об нем слух запал и вслед за ним выступать впоследствии с словом делом на атамана Григория Меркульева казак Денис Гузиков. Большим преступлением осложнился розыск над яицкими казаками, когда они не впустили в Уральск майора Воейкова, посланного туда для следствия по доносу Карташева; но и то не потому особенно, что не впустили Воейкова в Уральск, ибо, как мы видели в розыск об этом в своем месте о послушании Воейкову имели казаки указ лишь из Астрахани, которой войско не было подчинено, и были в то время подведомы Государственной иностранной коллегии (как они и отвечали Воейкову), что подтверждено было Астраханской губернской канцелярии указом Правительствующаго Сената, от 10 июля 1720г., а слабыя и неосновательныя действия Воейкова подлежали осуждению, из котораго он кажется избавился только просьбою об увольнении его от яицкаго розыска «за тяжелыми ранами и болезнями». Осложнился тот розыск во первых тем, что в него вошли порученные Воейковым наветы от казаков Ивана Елисеева и Афанасия Назарова и том, что Елисеев, который ведал губернатору в Казани донос на яицких казаков и послан был оттуда с атаманом Мусатовым и усаулом Старцевым в Астрахань для розыску, провезли вместо того в Уральск, где он был заарестован войсковым атаманом Никитой Бородиным (донос Назарова писался приписки в казаки пяти солдат по устному будто бы приказу самаго Царя и приговаривания его, Назарова, к казни), и во вторых - и это главное – доносам Карташева в Преображенском приказе (когда узнал он, что еум, в числе других привезенных капитаном Коробовым тз Астрахани колодников, предстояло снова туда отправляться и потом в Военной коллегии о казни атаманам Щербаковым казаков Елисеева, за которым было государево слово, и Назарова, - доносом, по которому розыск начат, как мы видем самою Военною коллегией в Москве, и потом перешед в руки полковника Захарова на Яик, и доносам казака Федора Ревка о том же и о казни старшины Мордвинкина (тоже Мордвинцев). Нам известно оправдание атамана Щербакова в казни Елисеева (*),что «в бытность его в атаманстве по войсковому приговору и по двум письмам из С.-Петербурга станичного атамана Рукавишникова казнили Елисеева за то, что он казака Новинскаго и все войско называл изменниками». (*) - Из поданной в Военную коллегию в 1736 г. бывшим в 17…г. войсковым атаманом Никитою Бородиным просьбы о награждение его жалованием за полонное в Хиве терпение (из экспедиции Бековича), № 31 Войск. Вед. 1869 г. По определению Государственной военной коллегии на 23 марта 1725 г. велено главных зачинщиков за означанныя казни казаков «послать в сибирские дальние города и определить в казацкую службу, и о том на Яик к полковнику Захарову указ послать». Вот и развязка розыска по доносу Карташева. В числе главных зачинщиков, сосланных в Сибирь, конечно был Щербаков и без всякого сомнения Рукавишников, по письмам котораго совершена казнь Елисеева, так как в противном случае такой влиятельный и энергический человек , каким в деле кажется Рукавишников, он заявил бы себя в войске снова чем нибудь, но об нем впоследствии нет никаких слухов. (*). (*) - Ссылкою Рукавишникова и Меркульев развязал себе руки, как кажется из последующих его действий. Казак Никита Бородин так же признан был в числе главных зачинщиков, потому что сослан тоже в Сибирь, на казацкую службу, как сознавшийся в том, что писал следовавшему с Елисеевым из Казани в Астрахань Мусатову письмо и правил Елисеева в Уральск без указу, по совету войска, с простоты, но из Сибири возвращен в 1730 годах по просьбе его сын, Андрея. Об этом нас уже известно из той же просьбы Бородина в Военную коллегию (января 1736г.) о награждении его жалованием за полонное в Хиве терпение (**). (**) - См. выше в выноске. Что же делал полковник Захаров на Яике в 1725 и даже в 1726 году? Кончивши порученный ему розыск, он представил в Военную коллегию (когда именно, не известно) экстракт из всего и ожидал приговора, который, как сейчас сказано, последовал 23 марта 1725 г. В это время Захаров был еще полковником. В 1730г. казак Денис Гузиков объявил за собою государево слово и дело и в допросе по этому, в канцелярии Тайных розыскных дел, между прочими доносами на атамана Меркульева, объяснил, что Меркульев «на Яике бригадиру Захарову доносил на яицких казаков, что они забунтовали и выбрали другого атамана и хотят-де собраться и его, Захарова, убить до смерти, и по тому-де его доносу бригадир Захаров атамана Рахчинца (вероятно принявшаго тот выбор) и сотников Азовскова, Чувашева и многих казаков пытал, из которых иных казнил смертью, а других послал в ссылку в Сибирь». В вытребованной канцеляриею Тайных розыскных дел из Военной коллегии справки показано было, что бригадира Захарова «помянутым атаману, и сотникам, и казакам экзекуцию чинил по винам их». Этот донос Меркульева на казаков сделан был им Захарову конечно после марта 1725 г., когда Захаров был еще полковником, потому что сделан ему, уже как бригадиру. По доносу требовалось время произвести розыск, представить его, или экстракт из него, в Военную коллегию и дождаться приговора. А как нам известно, что и такой донос, какой сделал казак Ревка, о казни Елисеева, Петру Великому в Казани, дошел до Москвы в 52 дня, то и не мудрено, что Захаров получил приговор Военной коллегии и привел его в исполнение в 1726 г., и между тем в это время произведен был в бригадиры. Еще оказывается известным, что «после переписи полковника Захарова имелось оставшихся неслужащих казаков многое число, которые многие годы своими домами живут, службы никакой не служат, и таких ведено селить по Яику (начало линии нынешних илецких казаков Уральскаго войска) (*). (*) - Из предписания начальствовавшаго в Оренбургском крае Тевкелова Яицкому войску, от 25 января 1738 г. (войсковой архив, кН.2, 1738 года). Известно также, что в бытность Захарова на Яике, грамотою Императрицы Екатерины I, от 14 октября 1725 г., определены в Яицкое войско 110 калмык, значит, к известным уже нам улусам Даши Булатова, вошедшим в перепись Захарова в 1724 году. (**). (**) - Краткое обозрение достопамятных событий Оренбургскаго края. И.Жуковскаго (1832 года).
Шелудяк: УВВ 1871 №2 стр.1,.2,3. Покончив с действиями на Яике следственной комиссии полковника Захарова, посланной туда для розыска по доносам казаков Карташева, Елисеева, Назарова и сыска на атамана Меркульева с товарищи и для переписи казаков и всех пришлых, постараемся сделать некоторые выводы из этого дела. Вывод первый. И так розыск, для которого полковник Захаров послан был на Яик в 1722, а приехал туда в 1723 году, кончился представлением, в Государственную Военную коллегию экстракта, из произведеннаго им дела, по которому последовал приговор 23 марта 1725 года, могший привестись в исполнение Захаровым, как мы видели, не раньше 1726г. Из всего изложеннаго по изветам Карташева и других очевидно, что бунта на Яике не было, а потому и розыск кончился ссылкою главных зачинщиков, по вошедшим в дело обстоятельствам, в Сибирские казаки. Но когда приговор Военной коллегии приведен был в исполнение, именно в 1726г., то по всей вероятности некоторые из подавленной Меркульевской стороною партии «старинных яицких казаков, которые прежде бывали атаманами, а нане они на Яике знатные люди и верные слуги»(*), что-нибудь замышляли против полковника Захарова. (*) - См. № 41 «Уральские войсковые ведомости» 1869г. По крайней мере. Как мы видели (**) атаман Григория Меркульев, в 1731 году, в оправдание свое против обвинений «войсковой старшины в злоупотреблениях, писал в Военную коллегию: «а в 726 году, в бытности у нас на Яике полковника Захарова…. (я) видя, что некоторые явились бунтовщиками на него, Захарова, объявил о том подлинно, которое и сыскалось достоверно.» (**) - № 39 «Уральские войсковые ведомости» 1869г. По приведенным уже нами словам об этом казака Дениса Гузикова, Меркульев донес Захарова «на яицких казаков, что они забунтовали и выбрали другого атамана и хотят де собраться и его, Захарова, убить до смерти.» Можеть быть, что эти некоторые, то есть самые смелые из партии, противной Меркульеву, выбравши себе другого атамана (Рахчинца), хотели собраться убить Захарова,а может быть также, что даже и этого намерения к одному только покушению на жизнь Захарова вовсе не было, но его мог уверять в том Меркульев с целью избавиться от самых опасных врагов своих, оставшихся на Яике за высылкою в Сибирские казаки по приговору Военной коллегии 23 марта 1725 года, и в виду факта своеволия в выборе другого атамана, который мы, как не раз повторявшийся у казаков и после, не имеет причин не допустить, полковник Захаров постарался предупредить опасность и привлек многих к пыткам, а пытками можно добывать всякие желательныя показания не только на ближних, но и на самаго себя, и он «иных казнил смертию, а других послал в ссылку в Сибирь.» Во всяком же случае, ни хотение и намерение, ни покушение собраться – еще не бунт, и собраться – еще не значит бунтовать. Кроме того. В те времена страшных «слова» и «дела», у казаков слово бунтовать, бунтовщик не имело нынешняго тесного, определенная ему значения. Сам Меркульев говорит, что он объявил Захарову: «некоторые явились бунтовщики на него…» «и сыскалось достоверно». Без всякого сомнения, если Захаров жил в тогдашнем маленьком, даже против нынешняго Уральска не в доме самаго Меркульева, то у него под боком, и если бунтовщики на Захарова действительно явились, то донос ему потос об этом Меркульева едвали мог иметь какое-нибудь значение; но известно, что явиться значило тогда оказаться, потому, - что не смотря на эту явку бунтовщиков, Захарову пришлось розыскивать и потом уже «сыскалось достоверно», как говорит однако ж Меркульев. Наконец, если бы даже, о чем еще нам ничто не говорит, некоторые казаки не то-что хотели собраться, а пришли к Захарову убить его, но им не удалось и Захаров казнил их за это? Без сомнения и этого никто не назовет бунтом, мятежом на Яике в том самом единственном в целом крае городке, где считалось тогда казаков, в службу годных 3195, отставных 219, за малолетством не способных к службе 2357 и 324 пришлых, батраков и работников 324, то есть около 4 тысяч мужчин. Мы видим, что ни в 1722 году, ни во все остальное царствование Петра Великаго, ни после него, во все время пребывания полковника Захарова на Яике, бунта, мятежа там не было. Между тем: Левшин утверждает, что на Яике был мятеж и виновники присланным туда в 1722 году «полковником Захаровым иные казнены, другие сосланы, третьи жестоко наказаны.» Пушкин также говорит о возмущении, жестоко усмиренном полковником Захаровым. Г. Рябинин (*)тоже уверяет, что был мятеж на Яике, усмиренный полковником Захаровым, и , упоминая о разсказе об этом Левшина, приписывает ему прибавление, которого в имеющемся у нас экзепляре «Историческаго и статистическаго описания Уральских казаков (издания 1823г.) нет, - именно, что намерение казаков будто бы было «бежать с берегов Яика, чтобы основаться где-нибудь, в степи, независимым владением». Левшин просто говорит: «некоторые уверяют», что пожар в 1722 году «произведен казаками, с намерением удалиться за Урал». (*) - Материалы для геогр. И стат. России. Уральское казачье войско. Ч.1. Г.Дмитрий Анучин (*), упоминания о спокойствии в то время на Яике и об совершенном отсутствии фактов, которые указывали бы на неурядицы и безпокойство в Яицком войске, говорит, что казаки начали волноваться ( по случаю подчинения их 3 марта 1721 года Военной коллегии) и собирались уже бежать в киргизские степи, «но в это-то время подоспел полковник Захаров». (*) - Происшествие на Яике в 1772г. «Современ.».1862г.№ 4. Значит, по г.Анучину было только волнение на Яике и притом до приезда туда Захарова. Хотя мы знаем, что Захаров послан туда даже и не для причины волнения, а для известного уже нам розыска в Казани и на Яике и для переписи казаком и пришлых, тем не менее в таком взгляде г.Анучина на происшествия в данное время на Яике обнаруживается наиболее критической осторожности между писавшими об этом. Пушкин, без сомнения, читал и подлинное дело комиссии полковника Захарова; но тем не менее, говоря о возмущении яицких казаков и сожжении ими своего городка (в июне 1722 года), о жестоком усмирении этого возмущения Захаровым, относить все это до его переписи войска. Если бы даже это жестокое усмирение возмущения было после переписи и относилось к доносу Меркульева Захарову о некоторых явившихся бунтовщиках на него, в 1726 году, за что, по его словам (**), он оставлен Екатериною по смерть войсковым атаманом, то и в этом случае мы сейчас видели, было ли тут возмущение. (**) - «Войск.вед.» 1869г. №39. На каком же основании вошло в описания Уральского казачьего войска известие о бунте в нем в 1722-1723 годах, при Петре Великом или даже и после него, во время бытности полковника Захарова на Яике, как о факте, не подлежащем сомнению? Второй вывод Г. Рябинин говорит: « при первом известии о мятеже на Яике Петр тот час же послал туда полковника Захарова с регулярным отрядом». Петр не имел никакого известия о мятеже на Яике и потому не посылал туда полковника Захарова. Не говоря о том. Что Петр не мог иметь известие о мятеже, которого не было на Яике, скажем несколько слов о назначении чиновников для розыска «по Яицкому делу»: мы увидим так же, что Петр не назначал полковника Захарова на Яик. Нам известно, что об ослушании казаков на Яик против майора Воейкова, к которому они не пошли под розыск и его самаго не впустили в город. Вследствие подведомственности их не Астраханской губернской канцелярии, а Государственной иностранной коллегии, губернская канцелярия донесла об этом, 21 января 1721 года, в Преображенский приказ, Иностранной коллегии и в канцелярию Правительствующего Сената, с представлением копий со всех бумаг Воейкова, чем окончилась и деятельность его по Яицкому делу, а сам он, вызвавши из Яицкого городка поручика Кустова с двуми колодниками (Карташевым и Бахарем или Бахаревым), уехал с ними с г.Сызрань. (*). (*) - №№ «Войск.вед.» 1869г. – 44-й и 1870г. - № 48-й. По получении этого донесения в Военной коллегии, куда с 3 марта 1721г. должны были перейти все казачьи войска (**)из ведомства коллегии Иностранной, последовало назначение чиновника для розыска по Яицкому делу. (**) - Через год слишком после сего. Именно 16 мая 1722г., Петр Великий учредил для малороссийских казаков особую коллегию малороссийскую», которую Петр II уничтожил, а Екатерина в 1764г. возобновила (Материалы для статистики Российской империи, изд.1839г., отделение I, об устройстве управления в России с 15 до исхода 18 стол. К.Арсеньева)) И так как тут видно весьма характеристическое препирательство или даже антагонизм между коллегией и Сецатом, то мы не поскупимся здесь несколько на подробности. Интересно хоть несколько знать, как шли у нас дела между государственными учреждениями при первом возникновении их в европейской форме. Сенат учрежден Петром Великим 22 февраля 1711 года (перед Прутским походом) и, в его отсутствие, представлял верховную власть, а все 12 коллегий, не считая Малороссийской, - 12 декабря 1718 года, и он, особенно в половине 1721 года, то есть, через 2,5 года, не могли еще представлять самостоятельных учреждений (*** ); но президентом Военной коллегии был всемогущий и безсудный князь Менщиков, не боявшийся и самого Правительствующего Сената. (***) - Впрочем из коллегий, во все времена их существования, ни одна никогда не выдавалась. В 1787 г., когда президентом Военной коллегии был всемогущий Потемкин, при чтении Екатерине II в газетных известиях, что король прусский учреждает военную коллегию , гр. Н.А. Румянцев-Задунайский сказал, что если будет он президентом военной коллегии (в России), то подает первый доклад о ея уничтожении. А обе иностранной коллегии сама Екатерина в сентябре того же года сказала: «водит время только с девками.» (Чтения в Импер. Ощ.Истор. и древн. Рос. 1862г. апрель – июнь, книг II) 20 мая 1721 года Сенат назначил полковника Ергольскаго советником в юстиц-коллегию и так как Ергольский состоял в ведении Военной коллегии, то Сенат дал об этом знать для ведома «как вам, генералу фельдмаршалу, кавалеру, тайному действующему совтенику, губернатору и Военной коллегии президенту, светлейшему князю Александру Даниловичу Менщикову с товарищи»(Это в тексте указа, а не в заголовке). На это Менщиков отвечал 5 июня, что «полковник Ергольский отправляется (назначение этого еще не было) на Яик для розыску но доношению на яицких казаков в самом важном государственном деле (*), котораго упустить не возможно», а если потребуется в юстиц-коллегию «другой кто из подполковников», то на это ожидается указ (**) . (*) - Нам уже известно, что в это время, то есть, до доноса Карташова в Преображенском приказе о казни на Яике казака Елисеева и других, самым важным делом для розыска, по первому доносу Карташова на Меркульева в Казани, был отказ казаком в выдаче Менщикову 10 семейств его крестьян, о которых казаки дали основательный ответ.) (**) - Определение о назначении Ергольскаго на Яик состоялось в Военной коллегии лишь 30 июня и начертана уже была для него известная нам инструкция, доставшаяся впоследствии наконец полковнику Захарову. При этом, не известно к чему, Менщиков предварительно напомнил, что «хотя полковник Ергольский оной ранги, за непорядочное произведение в тот чин, и лишен был», но что после, в марте того же 21 года, за службу и раны, эта ранга ему возвращена и он определен к управлению Санкт-Петербургским госпиталем. Сенат 15 июня, подтвердивши, что Ергольскому по прежнему указу быть у дела юстиц-коллегии, дал знать об этом Менщикова с товарищи. Менщиков уступил, но в приговор об этом Военной коллегии 12 июля определено было протестовать докладом о сем Его Царскому Величеству и донесено Сенату, что вместо Ергольскаго послать на Яик, по столь важному делу, не кого. Состоялся ли доклад Государю, не видно из дела; но 17 октября, вместо Ергольскаго, назначен для розыску на Яик полковник Болтин «во всем протии той (Ергальскому) инструкции». Болтин также не поехал; по именному царскому указу Сенат назначил его исправляющим должность обер-прокурора и дал об этом знать Военной коллегии указом 11 июня 1722 г. В это время полковник Ергольский освободился от дел юстиции и Военная коллегия снова назначила его на Яик, донеся об этом Сенату 12 июня; но Сенат определил Ергольскаго к сочинению уложения и указом 22 июня, вместо него, велел коллегии назначить кого иного. 9 июля Военная коллегия назначила полковника Сытина, как свободного от всяких дел, о донесла об этом Сенату. С донесением отправился подьячий Тарабынин (***), но «паки принес оное возвратно» в коллегию, показав, что подал доношение сенатному секретарю Окуневу, который входил с ним в сенаторскую палату и возвратившись сказал, чтобы «вместо подполковника Сытина Военная коллегия отправила кого иного.» (***) - впоследствии он назначен был делопроизводителем в комиссию с полковником Захаровым на Яик. Сытин определен был Сенатом в берег-коллегию. На этот раз сделан отказ Военной коллегии даже и не указом, а просто словами секретаря подьячему. Сенат же, в указ 24 июля, назвав штаб и обер-офицеров, могущих быть назначенными, подписал Военной коллегии справиться у герольдмейстера «и который по справке явятся свободны», испросить у Сената определение. На это Военная коллегия написала длинное и не безжалобное доношение Сенату, где изложила весь длинный ход назначения чиновника для розыска по Яицкому делу и, выразив, что «по мнению Военной коллегии у того розыску быть надлежит ему, Сытину, не отменно», заключила, что «ежели от чего учинится какая противность (успеху розыска), и того б не причлось к Военной коллегии». С этим доношением ходил канцелярист Тарасов и подал его сенетскому секретарю Ларионову, так как к обер-секретарю его не допустили; но Ларионов, прочтя доношение. Возратил Тарасову – «не велел себя ожидать в прихожей палате» и удалился, сказав, что доложит о том Сенату словесно, а после объявил новый отказ Сената коллегии в Сытине. Тарасов обратился с доношением к обер-секретарю, когда уже выходили из Сената, но обер-секретарь подтвердил тот же отказ, не принявши доношения. Такая обида уже без всякого ответа, а дело назначения к яицкому розыску оставалось до 22 сентября 1722 г. и как нам уже известно только в этот день состоялось в Военной коллегии определение о назначении полковника Захарова, служившего в Казани и послана была ему туда, 31 октября, с майором Протасовым инструкция. Инструкция приготовлена была еще для полковника Ергольскаго за 1,5 года до того, как получил ее Захаров, а Захаров, как нам известно, не раньше марта 1723 г. мог отправиться на Яик. (*) (*) - «Войсковые ведомости» 1870г. №....
Шелудяк: УВВ 1871 №20 стр.2,3. Окончательное назначение полковника Захарова на Яик для розыску по доносам Карташева и переписи казаков и пришлых, после нескольких перемен, отказов Правительствующего Сената и оскорблений для Военной коллегии, не смотря на ея всемогущаго президента Менщикова, состоялось (22 сентября 1722г.) лишь чрез год и 3,5 месяца после перваго донесения светлейшаго князя Сенату (5 июня 1721 г.) о назначении полковника Ергольскаго, а приехал Захаров на Яик чрез год и 9 месяцев. Это значит по г.Рябинину «при первом известии о мятеже на Яик Петр тотчас же послал туда полковника Захарова». Что Петр отнюдь не назначал туда Захарова, об этом с достаточной подробностию разсказано выше (*) (*) - № 2 «Войск.ведом.», 1871г. Кроме того. Что тут ясно видно, кто и как назначал людей для розыска на Яик, оказывается, что когда последовало первое назначение (Ергольскаго), Петр Первый был в поездке по Прибалтийскому краю – в Риге, Ревеле и проч., а когда состоялось последнее назначение (Захарова), Петр был в персидском походе. Откуда же взял г.Рябинин, что Петр послал полковника Захарова на Яик? Полковник Болтин, назначенный Военной коллегией еще 17 октября 1721г. для яицкого розыска, не смотря на это, был определен только в июне 1722г. по именному царскому указу в Сенат, а Военной коллегии в нем было отказано. Если бы Петр имел известие о мятеже на Яике, он бы этого отказа не допустил: мятежи он сильно карал, с отрочества своего знал им цену. Кроме того, когда он проезжал чрез Казань, в Персидский поход (в первых числах июня 1722г.), то объявлен был ему, как нам уже известно (*), казак Ревков, который «сказал за собою Его Величества слово и дело». Ревков был допрошен и показал, что казака, перехватив на Волге Елисеева, пересыланнаго из Казани в Астрахань «с государевым словом», казнили, его, Назарова и старшину Мордвинцева. (*) - № 15 «войск.ведом.», 1870г. Это было самое важное из всего, что доселе было известно из доноса Карташева; но Петр Великий велел только отослать Ревкова в Военную коллегию «чтоб о том изследовано было решение, и что о том учинено будет, о том писать для ведома в кабинет Его Величества». Вот все, что он знал о мятеже на Яике, и в этом же состояло все его участие в посылке тотчас же полковника Захарова на Яик, хотя Захаров в это самое время проживал в Казани, состоя в тамошнем гварнизон, и без всякаго сомнения представлялся Государю, так как был лейб-гвардии семеновскаго полка капитаном. Третий вывод. Левшин говорит: «некоторые уверяют, что даже пожар в 1722 году, бывший в нынешнем Уральске, и истребивший, как говорит Акутин в журнале своем, все без остатка, произведен казаками, с намерением удалиться за Урал». Пушкин уже не по словам некоторых, а прямо утверждает, что «казаки сожгли свой город, с намерением бежать в киргизския степи». По г.Рябинину «даже знаменитый пожар (как будто пожар Москвы; между тем и у самих казаков сохранился в предании только пожар Шилихин 1751г.), истребивший в 1722 году весб Яицкий городок, приписывается умышленному поджогу (как будто поджог может быть не умышленным), с целью еще больше усилить волнение в город» (**) (**) - Народ был сам у себя владыка и весь был тут, в Уральске; другаго селения не было ни одного. По г.Анучину «казаки зажгли Яицкий городок и уже собирались бежать в киргизские степи»… Если бы этот пожар, и еще с приписанным выше намерением, произвела господствовавшая в то время партия Руковишникова и Меркульева, то противная партия «старинных казаков, которые прежде бывали атаманами, а ныне они на Яике знатные люди и верные слуги», - партия Матвея Миронова с товарищами, от которой передавалось Карташеву все, что могло служить во вред противникам и так отважно решались Елисеев и Ревков на страшное государево слово и дело об обстоятельствах, сравнительно ничтожнейших, не пропустила бы такого случая, в высшей степени, особенно для нея, важнаго; но ни Ревков, ни Карташев об этом не сделали ни малейшаго намека. Если бы пожар произвела партия Матвея Миронова, то Руковишников, который, в это время и после, в продолжение более четырех месяцев, находился в Москве и с которым войско, как нам известно, сносилось письмами чрез станицы, также не упустить бы самого удобнаго случая, чтобы уничтожить врагов; но, мы знаем, Рукавишников в доношениях своих, которыми просился с товарищами на Яик, писал Военной коллегии, 17 августа 1722 года, что «домишки наши на Яике волею Божией все погорели без остатку, а жены и дети наши без нас помирают голодною смертию, понеже живут на пожарище без всякаго приюту», и 4 октября того же года: «волею Божией (А не поджогом) жилища наши и хлебные припасы и всякая рухлядь погорело без остатку и в том себе имеют (казаки) великую крайнюю нужду, и тают гладом, и от того гладу жен и детей для прокормления высылают на прилежащие городы». Таким образом, если вопреки этому печальному и несомненному свидетельству, относящему причину пожара к воле Божией, верить почтенным писателям, что его произвели умышленно сами казаки, чтобы уйти, да еще в киргизские степи, то по крайней мере следубет полагать, что они это сделали не ради бегства, а ради удовольствия, истребив у себя единственное гнездо и все достояние свое, помирать на пожарище голодною смертию или высылать жен и детей своих, для прокормления, на прилежащие (на Волге) городы; потому что никакой регулярной команды в то время на Яике не было, уйти с него им никто не мешал, а они не ушли, - сождали приезда полковника Захарова. По свидетельству г.Соловьева (стр.238 и 240 т.13 его истории), беглых крестьян на Дону было множество и по челобитьям помещиков, что они платят за беглых всякие подати спуста, а сами крестьяне, «живучи в казачьих городках, государевой службы не служат и податей не платят», шли на Дон царские грамоты, чтобы поименованные в челобитных были сысканы и отданы челобитчикам (если пришли после 1695 года). В конце концов это дело разрешилось, как известно, посылкою князя Долгорукаго с войском за беглыми крестьянами на Дон, что послужило ближайшим поводом к бунту казаков, которые убили при этом Долгорукаго и истребили все его войско. Были, без всякаго сомнения, и на Яике такие беглые, пришлые, которые не задолго до полковника Захарова туда сбежали, и, встревоженные слухами о готовившемся розыск, страшились, что за розыском предстоит им разстаться с вольною жизнию на гостеприимной и безнадзорной реке. Если бы даже пожар 1722 года приписать этим горемыкам, - что думая об одном только спасении от помещиков в каких бы то не было степях, лишь бы не попасть снова в прежния руки, по поговорке «или пан, или пропал», они сожгли город, то во первых – истребление города им нисколько не могло содействовать, а существование не мешало в бегстве за Урал, во вторых, об этом нет нигде ни малейшего свидетельства, ни предания даже о самом пожаре, и в третьих – их всех казаки побросали бы в огонь, ибо такой крупный умысел многих людей привести в исполнение скрытно от всех казаков, таив его не мало времени пред тем, дело невозможное. И нашли же место, куда бежать казакам – в киргизския степи. Имея постоянныя торговыя сношения с Хивой, как показывают несомненныя свидетельства тех времен (*), казаки хорошо знали, что им нечего делать в киргизских степях, кроме проезда ими и разве еще звериной ловли. (*) - Это видно было из разсказа нашего о походе князя Бековича Черкасскаго в Хиву и вышедших оттуда плененных казаков и из доносов Карташева и других доносчиков. После убийства Траубенберга, с приходом на Яик Фреймана, в 1722 году, казаки действительно хотели уйти и уже собирались, по выражению г.Анучина, - был пущен об этом же голос и перед «Кочкиным пиром» в 1806 году, после введения «штата», - только дело шло вовсе не о киргизских степях, где и кочевники не благоденствуют, а об Астрабаде, за море, на Астрабат. «Другую воду найдем», как доносил Карташев на атамана Меркульева с товарищи, а в киргиских степях какая вода? Что последняя горсть сподвижников Пугачева предлагала ему бежать с Узеней в киргизскую степ, так это другое дело: то была горсть голых беглецов с одними утомившимися конями, - у них на плечах было неутомимо-преследующее войско и вся задача была в том, чтобы скрыться от погони, куда бы не было – только скрыться, а не то, что всем бытом оставить пепелище, уйти «с родом и племенем», чтобы основаться где нибудь, в степи, независимым владением по выражению г.Рябинина; но и эту горсть своих сподвижников тянул Пугачев за море. Все, писавшие об Уральском войске, полагают причину не бывалого бунта на Яике в 1722 г., в переводе казаков из ведомства иностранной коллегии в ведомство коллегии военной. Но об этом очевидно не стоит распространяться, после всего сказанного нами о бунте и сожжении города. Мы не встретили нигде даже малейшаго намека на недовольство казаков, в каком бы то не было отношении, за этот перевод их из одной коллегии в другую. «Так делается (иногда) история»; так добрые люди сделали историю о бунте, мятеже на Яике в царствование Петра Великаго и об умышленном истреблении города казаками, с намерением бежать с Яику. Без всякаго сомнения, дело по доносу Карташева 1718 года на атамана Меркульева с сторонниками ограничилось бы розыском поручика Кроткова в 1719 году и так как Меркульев совершенно оправдался во всем, что было взведено на него, то по давнишней пословице «докащику первый кнут», дело и кончилось бы кнутом Карташеву по той причине, что он ничего не доказал; но история в том, как мы уже говорили(*), что он донес между прочим, о десяти семействах крестьян князя Менщикова, укрывшихся на Яике, о возвращении которых могущественный князь просил, но казаки их Кроткову при розыске не отдали, отозвались, что послали к государю депутацию с челобитною за разрешением о том, с котораго года кого из пришлых «в отдачу отдавать». (*) - № 48 «УВВ», 1870г.) Это было такое важное преступление в глазах Менщикова, что при отказе Сената ему в полковнике Ергольском, которого князь назначил первоначально для розыска на Яик, по доносу Карташева, он доносил Сенату, что «полковник Ергольский отправляется из Военной коллегии на Яик для розыску по доношению на Яицких казаков в самом важном государственном деле, котораго упустить не возможно». А когда полковник Захаров окончил розыск об этом самом важном государственном деле и награжден был чином бригадира, в 1726 году, могущественный президент Военной коллегии был в это время еще могущественнее, чем при Петре Великом. Просим извинения у читателя за длинноту и подробности настоящей статьи из дела по доносу казака Ивана Карташева на Атамана Григория Меркульева с товарищи. Она касается того времени великой деятельности Петра, когда он, после булавинскаго бунта на Дону и ухода Некрасова, - после измены малороссийскаго гетмана и затем продолжавшагося еще неутройства у казаков в Малороссии, положил ввести казачьи войска в общую систему государственного управления. Сверх того, благодаря этому делу, разъясняются историческия ошибки писателей, коснувшихся того времени. И разставаясь здесь в материалах с петровским временем, позволяем себе привести черту гуманной заботливости Петра Великаго о казаках (стародубовских, коренных старообрядцах). Известно, что никому, даже из помещичьих крестьян в России, не жилось так тяжело, как малороссийским казакам, во все это, предшестсвовавшее и последующее время, вплоть до самой гайдамачины, которою разрешились несчастия лучшего народа в России. Казаки, чрез несносные обиды и разорения от своего полковника Журавскаго и казачьей старшины, корчившей из себя шляхту, просили Петра Великаго (это было в 1723 году, когда уже существовала малороссийская коллегия) дать им другого. Назначен был и другой. Вот что было начертано ему в инструкции: «чтоб народ от тягостей старшины был весьма свободен; прежде бывшие полковники и старшина казачья чинили казакам тягости и грабительства, волокиты в суде и налоги». Новому полковнику строжайше повелено «бояться как огня, быть праведным судьею и от обычной прежних правителей гордости и суровости весьма удалиться и поступать с казаками ласково и снисходительно. Ежели же сие преступит все, о чем выше писано, или хотя одно, и станет жить с прежних черкасских полковников, то он и за малое сих преступление будет неотменно казнен смертию (*). (*) – Чтение в Импер. Общ. Истор. и древн. России 1862 года, апрель- июнь, кН. II. Не только услугами казаков, этих дешевых воинов, но и силами калмыков никто так не умел пользоваться, как Петр Великий, хотя впрочем верных, безстрашных калмыков вообще мало употребляли в военное дело и никогда не знали настоящей цены им. За что же был бы он так грозен к Яицким казакм, как представляется это у писателей, - к казакам, как известно, ни в чем пред ним неповинных? То же дело, по доносу Каташева, дает возможность, или даже некоторым образом ключ, хотя и к немногим, но кажется довольно верным, выводам о причинах первоначальной вражды на Яике между двумя партиями, которой приписываются, как последствия, траубенберговская катастрофа, казни Фреймана в 1772 году и самый Пугачевский бунт в 1773 году. Но об этом мы скажем особо. Считаем обязанностию оговориться здесь, что в № 2 «Войсковых ведомостей» нынешнего года, в настоящей статье материалов вкрались две ошибки такого рода, от которых утратился смысл в двух местах, именно: В том периоде. Где говорится (Вывод второй) о донесении Астраханской губернской канцелярии 21 января 1721 г., после слов «они (казаки) не пошли под розыск и его (маиора Воейкова) самаго не пустили в город;» вместо запятой, напечатана точка и затем следующее слово (впоследствии) большею буквою, от чего и утратился смысл, так как начатое предложение (нам известно и т.д.) осталось не конченным. В конце статьи напечатано «Такая обида уже без всякаго ответа», следует читать «Такая обида осталась уже без всякаго ответа»….
Шелудяк: Этими строками оканчивается публикация в Уральских Войсковых Ведомостях работы Меркурия Кузьмича Курилина "Материалы к истории Уральского Казачьего Войска, еще нигде не напечатанные".
Калёновец: Шелудяк пишет: то они всем войском встретят его у Переметного умета и к городу не пустят Спаси Христос, Игорь! Дай Бог, Вам доброго здоровья! Переметный умет был известен уже в 1720 году. Здорово!
полная версия страницы